Москва 2087
Шрифт:
Однако распоряжение Марьи Петровны тотчас оспорил Александр Герасимов.
— Нет, — он резко мотнул головой — Ольга увидела это в зеркале, — здание окружено. Остановимся — нас тут же схватят. Нужно таранить дверь!
Вот тут Ольга наконец-то позволила себе возмутиться.
— Да вы ополоумели, что ли? Я только разобью машину! Да и кто окружил это здание? Если полиция, они арестуют нас и внутри ангара.
За Александра ответила Марья Петровна:
— Уверена: это не полиция. Это клевреты господина Ф. И, будь у них приказание войти в ангар, они уже вошли бы. Но Александр неправ: идти на таран мы никак не можем. Электрокар нам нужен в целости и сохранности. Здесь —
Ольга перевела дух: она уже представляла себе, как врезается на «Руссо-Балте» в стальные двери ангара. И она точно знала: воспротивиться воле этой женщины, прикажи она такое, ей не удалось бы. При всем желании.
Однако то, что Марья Петровна Рябова сказала дальше, Ольгу уж точно не успокоило.
— Объезжайте ангар кругом, а потом возвращайтесь к его дверям, — сказала черноволосая пассажирка. — За это время я решу, что делать дальше.
4
Филипп Рябов почти не замечал нацеленных на него телекамер. Как пытался не замечать и того, каким взглядом безотрывно глядел на него Алексей Берестов, его несостоявшийся родственник. Бывший байкер Ньютон смотрелне со злобой или раздражением — как Фил опасался, с учетом того, что он отказал Ньютону в его просьбе повременить с телеобращением. Нет, тот глядел на него с сочувствием. Даже — с некоторым подобием жалости. Как будто понимал, что именно он, Филипп Рябов, сейчас ощущает. Хотя — может быть, и вправду понимал. Учитывая обстоятельства собственной жизни Алексея Федоровича. Трудно было поверить, что несколько минут назад человек этот осыпал Фила такими бранными словами, каких тот прежде и не слыхивал. А ведь то ведомство, где Фил начинал свою карьеру — это был не институт благородных девиц. Правда, бранился Алексей Федорович шепотом — чтобы никто, кроме Филиппа Рябова, не мог его услышать. И лишь тогда, когда понял, что это бессмысленно, умолк. Однако — такого сочувствующего взгляда Филипп Рябов от него всё-таки не ожидал.
— Сегодня, — громко произнес Фил, — я вынужден сделать заявление, которое наверняка получит неоднозначную оценку. Не буду лукавить: решение, которого я принял, будучи президентом корпорации «Перерождение», кто-то, возможно, назовет одиозным. А потому я считаю своим долгом разъяснить, что именно вынудило меня его принять. Вы все знаете о том, что моя корпорация анонсировала новую биотехнологию, которая…
И тут вдруг раздался голос — к новому, взрослому звучанию которого Фил пока что так и не привык. Зато упрямая интонация, с какой были произнесены слова, была ему привычна, как собственное отражение в зеркале:
— Твоя корпорация? — произнесла где-то совсем рядом молодая женщина. — А ты уверен в том, что она твоя, папа?
На голос этот разом повернулись все: и тележурналисты, и сотрудники ОСБ, и полицейские, и Алексей Берестов. Позже всех голову повернул сам Филипп Рябов — он и так хорошо себе представлял, что сейчас увидит. Хотя разум его и отказывался верить, что дело всё-таки дошло до такого. А главное — он не мог понять, как вышло, что предвидеть подобного пассажа он не сумел? И это — после всех событий нынешней, беспредельно долгой ночи!
Неподалёку от выхода на крышу, рядом с посадочной площадкой для электрокоптеров, стояли три человека. Один был — полковник Хрусталев: ухмыляющийся, уже без наручников. Справа от него упирала руки в бока белокурая красавица с непокрытой головой: Ирма фон Берг. А чуть впереди от этих двоих застыла девушка необыкновенной
Господин Ф. шагнул вперёд. Попытался — следовало отдать ему должное — загородить Настасью от телекамер. Но — журналисты уже обтекали его справа и слева. Отпихивали друг друга. Пробовали задавать какие-то вопросы. И снимали, снимали, снимали.
А Настасья, его прекрасная, обожаемая и такая глупая дочь, сделала между тем ещё несколько шагов вперёд. Потом остановилась — явно дожидаясь, когда тележурналисты обступят её кольцом. После чего снова заговорила. Голос её звучал так громко, что не могло быть сомнений: она прикрепила микрофон, скажем, к ворота губки. Может быть, Ирма надоумила её поступить так.
— Меня зовут Настасья Рябова, — проговорила девушка. — Мой биогенетический паспорт при мне. — И она жестом фокусника извлекла его из кармана шубки. — А этот человек — мой отец, Филипп Рябов. — Она свободной рукой указала на Фила. — И в смысле отцовства он не самозванец. Иное дело — его президентство в корпорации «Перерождение». У него нет никакого права этой корпорацией руководить. А саботировать внедрение реградации он хочет по сугубо личным причинам. Опасается, что поведение реградантов его скомпрометирует. Что все сложат два и два и поймут: сам он нелегально применил эту технологию еще полгода назал.
Полковник Хрусталев нехорошо ухмыльнулся при этих словах Настасьи. Ирма фон Берг нахмурилась — почти что с выражением отвращения на красивом личике. А вот Алексей Берестов глянул на Фила уже даже не с сочувствием — с состраданием.
— Он скажет вам, — продолжала между тем говорить его красавица-дочь, которую слышала и видела сейчас вся Евразийская конфедерация, — что реграданты склонны проявлять неконтролируемую агрессию. Возможно, даже покажет вам видеозаписи, на которых возвращенные переходят черту — убивают людей. Но задайте моему отцу вопрос: принял ли в расчет возможность подобных эксцессов, когда возвращал мою мать?
И это был уж чересчур! Таких вещей его Настасья не должна была говорить. Ни при каком раскладе.
— Неконтролируемая агрессия тут ни при чем, — вполголоса выговорил Фил.
Однако на нем тоже был микрофон. И его голос, усиленный телевизионными динамиками, разнесся по всей крыше штаб-квартиры ЕНК. Да что там! Ясно было: гигантские тарелки спутниковых антенн разнесли голос Филиппа Рябова по всей Евразийской конфедерации.
— Ах, ну да, — кивнула Настасья; она будто этих слов и ожидала. — Сейчас мой отец скажет вам, что этот несчастный, — она указала подбородком на реграданта с плакатом, — взорвет бомбу по распоряжению моей матери, если его не остановить.
У Фила сдавило сердце. И не столько даже из-за обвинений, выдвигаемых его дочерью, сколько из-за того, что она почти всё время говорила о нем в третьем лице. Как будто он и не стоял в паре десятков шагов от неё. А Настасья продолжала:
— Вот только эта бомба — такое же вранье, как и та, которую будто бы заложили в санатории «Перерождения».
И Фил понял: полковник Хрусталев поделился с его дочерью всей информацией, какой владел.
— А вот в этом, — выговорил Филипп Рябов в полный голос, — ты ошибаешься, дочка. У твоей матери и вправду имеется бомба. Только совсем не такая, как все думают. Полагаю, даже его, — он перевел взгляд на господина Ф., — ожидает сюрприз.