Москва 2087
Шрифт:
На пару секунд «Руссо-Балт» перестал сигналить, потом принялся вновь; однако длилось это недолго. Очень скоро гудок смолк. И в наступившей тишине стало слышно только попискивание медицинской аппаратуры, к которой был подсоединен герр Асс.
— Выдвигаемся! — распорядился кто-то.
И Макс даже не уловил, кто именно это произнес — на подельников герра Асса он в тот момент не глядел. Равно как не следил за дверьми ангара. Он даже и за дверьми плексигласового бокса не особенно внимательно наблюдал. Все его внимание поглотил миниатюрный прибор, походивший на ключ-брелок от электрокара. Макс боялся хотя бы на миг выпустить его из виду. И перевёл дух только тогда, когда
Его держали под локти справа и слева бандиты из славной когорты герра Асса. А их раненного шефа, так и не пришедшего в сознание, везли впереди на кровати-каталке двое других специалистов по захвату заложников. Макс припомнил, как один из них посоветовал женщине-заложнице в санатории «Перерождения» делать свои дела в штаны, когда она попросилась в туалет. И подумал: даже хорошо, что его сопровождает сейчас такая отъявленная мразь. Тем проще будет ему, доктору Берестову, сделать то, что он задумал.
Макс опустил руку в карман зимней куртки, которая снова была на нем. И нащупал лежавшую там пластиковую карточку с прищепкой — его бейджик. По мнению Макса, те, кто его этой карточкой снабдил, давно уже должны были бы вмешаться в ход событий. Однако они по каким-то своим соображениям не спешили это делать. И Макс уповал только на то, что не среагировать на эскападу, которую он замыслил, им будет невозможно.
Кровать герра Асса скрипела и грохотала — не столько из-за веса пациента, сколько из-за подсоединенной к ней аппаратуры. И за этим грохотом тюремщики Макса не уловили, как приоткрылась, а затем снова захлопнулась дверь ангара. Макс и сам не уловил этого — догадался о том, что дверь открывали, только по короткому дуновению морозного воздуха с улицы. Так что всё, произошедшее далее, стало сюрпризом не только для сопровождавших Макса амбалов, но и для него самого. Для него — явно в большей степени.
— Я рада, — вдруг услышали они все хрипловатый женский голос, — что вы уже подготовились к отъезду. Это весьма кстати!
Макс даже не понял, откуда она вышла — эта женщина с распущенными черными волосами, на которые она небрежно набросила капюшон расстегнутой черной парки. Но зато лицо её было ему прекрасно знакомо.
«Интересно, — подумал он, — эти черные волосы — единственная её общая черта с Настасьей?». Впрочем, он хорошо знал, что и эта общая черта возникла по чистой случайности. Тот человек, которого Макс привык именовать профессором, использовал для реградации своей жены мозговой экстракт Карины — сестры Ивара Озолса — только потому, что ничего более подходящего у него под рукой не оказалось. А теперь — вот ведь какая ирония! — они оказались лицом к лицу. Она, выглядевшая как сестра Ивара, и сам Макс, выглядевший, как тот несчастный мальчик — несостоявшийся Настасьин жених. Прямо-таки воссоединение семьи!
Но тут же Макс решил: ирония-то была двойной! Ведь и он сам сделался несостоявшимся Настасьиным женихом. И от этой мысли — а вовсе не из-за неожиданного появления Марьи Петровны Рябовой — Макс запнулся на ровном месте. И, если бы за локти его не держали два амбала, наверняка упал бы.
Настасьина мать, прошедшая реградацию, заметила, как он среагировал на её появление — чуть приподняла в насмешливой гримасе одну бровь. А человек с брелоком, кативший на пару с другим клевретом герра Асса его
— Мы не ожидали увидеть вас так скоро, сударыня. Но мы держали дверь незапертой, как вы и распорядились. И мы рады вашему прибытию!
Макс подумал: он сам ни за что не купился бы на почтительный тон этой мрази. А вот Настасьина мать кивнула при этих словах вроде как с благосклонностью.
— Моё скорое прибытие вызвано экстренными обстоятельствами. Я полагаю, вы и сами это понимаете, — сказала она, глядя при этом не своего собеседника, а почему-то на Макса. — Но, я вижу, и у вас тут возникли проблемы. — Она указала взглядом на кровать-каталку, где лежал, прикрытый термическим одеялом, герр Асс.
«Да ведь это она их всех наняла, — с отрешенной ясностью подумал Макс. — Бог весть, для чего ей это понадобилось, но только именно она задумала операцию с захватом санатория. А этот самый герр Асс был просто её марионеткой. Они все тут — просто её марионетки».
А ещё доктора Берестова посетила мысль, изумившая его самого. Впервые ему подумалось: быть может, профессор был не так уж и неправ, когда желал запретить внедрение реградации? Может быть, он раньше всех понял то, что начало доходить до Макса только теперь?
Впрочем, последнюю — чудовищную — мысль Макс тут же и отринул. И устыдился самого себя за то, что она пришла ему в голову. Мысль эта до такой степени выбила его из колеи и отвлекла от действительности, что он даже вздрогнул, когда услышал ответ мужчины с брелоком на слова Марьи Петровны:
— Наш босс получил пулевое ранение, сударыня. И доктор Берестов, которого вы приказали доставить сюда, нам сказал: раненого нужно срочно перевезти в госпиталь. Иначе его не спасти.
— В госпиталь? — Теперь Марья Петровна вскинула уже обе брови. — Да вы шутите, наверное? Хотите, чтобы вашего товарища и командира арестовали, а потом отправили на принудительную экстракцию?
— Но, — её собеседник смешался так, словно был маленьким мальчиком, а Марья Петровна — строгой учительницей, которая делала ему выговор, — доктор сказал, что знает госпиталь, где не станут задавать лишних вопросов! — Должно быть, соратник герра Асса и сам тут же понял, насколько несуразно это прозвучало, потому как прибавил: — И он знает, что его ожидает, если он солгал.
— Да? И что же? — Марья Петровна по-прежнему глядела на Макса, но кроме него самого никто, похоже, этого не замечал; она, к тому же, сделала несколько шагов вперёд и встала в головах каталки герра Асса.
У Макса от дурных предчувствий закололо, будто мелкими иголками, тыльные стороны обеих ладоней. Настасьина мать держала правую руку так, чтобы на неё не падал свет, но Макс все равно разглядел, что за приспособление поблескивает на пальцах этой руки.
— Ну, — мужчина с брелоком издал каркающий смешок, — он лишится некой части тела, если решит нас кинуть.
Макс успел удивиться тому, что его тюремщик употребил это словечко — кинуть — в таком необычном контексте. Так почти никто не говорил в подобных случаях уже лет пятьдесят. Скорее уж — употребляли неоархаизмы, например, говорили «обмишулить» или «оплести». Другие тюремщики Макса при словах своего сотоварища неприлично заржали — явно подумали о том, какой именно части тела доктора Берестова следовало бы лишить. Но вот они-то кое-чего не успели: не успели досмеяться. Настасьина мать вскинула правую руку, крепко стиснув её кулак, раздались короткое характерное шипение, а в следующий миг говоривший рухнул на пол — навзничь, как полкошенный, прямо рядом с каталкой своего босса.