Москва Поднебесная
Шрифт:
Метатрон задумался. В этот момент Гор, вновь приняв птичье обличие, ракетой взметнулся ввысь, распахнув чёрные свои крылья.
– Я вижу его, – прокричал Фалкон свысока, – они будут здесь очень скоро!
Покружив над бетонным осколком суши, Гор опустился на ступени. Верочка зачарованно смотрела на него. Свежий ветер слегка трепал её рыжие кудри, и от этого она сильно походила на героиню жюльверновского романа. Романтичная и несчастная.
Смотрела на Гора и Анастейд. А ему доставляло удовольствие внимание обеих. И, пожалуй, больше привлекала сейчас бога-сокола милиционерша. Но тут божественный сын увидел, что глаза милиционерши полны мольбы и готовы
– Что с вами, Вера Степановна? – поинтересовался Гор скрежещущим птичьим голосом. Его соколиные глаза были пронзительны, но чувств, таящихся внутри, не передавали. Нельзя было сказать определённо, что происходит в голове этого странного высшего существа, рождённого небом. Впрочем, и безразличия в них тоже не было.
– Как же Вифа? – еле сдерживаясь от нового приступа слёз, произнесла Лисичкина. Она изливала столько мольбы одними лишь глазами, что Фалкону стало стыдно за минутное увлечение смертной барышней.
– Ах да! Майор же утонул. Как его теперь достать? – Гор повернулся к Метатрону.
Мамедов в этот момент самодовольно прищурился и, выудив из кармана брюк мятую сигарету, с наслаждением прикурил. Он чувствовал, что одержал двойную победу над своим врагом.
– Если это вселенная разума, то, должно быть, его оболочка попала в мир грёз какого-то человека. Возможно, в его подсознание, – ответил Метатрон так, словно размышлял вслух.
– Его нужно достать! – решительно произнесла Лисичкина.
– Это может быть очень сложно. Прежде поговорим с Архангелом, – ответил Метатрон. – Тем более это он виновен в нашем здесь присутствии.
Он замолчал и, отвернувшись, стал всматриваться в океан. В самую даль. На острове – крыльце повисла тишина, и никто не осмеливался её нарушать. Спустя какое-то время на горизонте, именно там, куда устремил взгляд величественный Метатрон, появился корабль под парусом. Он быстро приближался к ожидающей его компании, слабо покачиваясь в лазурных волнах.
Контактёр
Уфолог Никромантов Савелий Каримович спустя три часа после событий, произошедших в бункере-полигоне «Плаком», вошёл в свою квартиру. Чувствовал себя Савелий отвратительно. В особенности из-за блокнота, в который помощник генерала записал за ним всё.
«Посадят!!! – с отчаянием думал уфолог, бороздя ковёр в большой комнате вспотевшими, прилипшими к ступням носками с жёлтыми ромбиками в районе щиколоток. – Или ещё чего похуже!..» – с ужасом думал он.
После того, как пламя в отсеке № 113 стихло, всех учёных и специалистов, видевших страшную казнь преступников, собрали в закрытом помещении бункера, где доходчиво объяснили, чем им грозит разглашение произошедшего. Угроза была более чем реальна. Во время закрытого разъяснения у Никромантова чуть не случился инфаркт, и спасло его только внутреннее решение по приезде домой повеситься. Всех учёных заставили подписать массу бумаг, документально подтверждающих факт того, что разъяснено всё доходчиво, и вопросов по данному делу никогда ни у кого не возникнет. Никромантов, как и все, бумаги подписал, и в комфортабельном вагончике секретного метро, ведущего в Кремль, беспрепятственно покинул полигон. Он даже решил отложить самоубийство на неопределённый срок, почувствовав себя в относительной безопасности, когда кремлёвская охрана совершенно свободно выпустила его за ворота. Но страх и беспокойство, ненадолго покинув душу, теперь с новой силой терзали его.
До дома Савелий Каримович добрался на такси. Всю дорогу душу его грызли демоны, в висках пульсировало
Напившись валерьянки, Никромантов с неспокойным сердцем лёг в кровать, мечтая забыться сном. Он закрыл глаза, попытавшись представить себе что-то светлое, отвлечённое, например, ромашковое поле и лес вдалеке с плывущими над кромками деревьев облаками, а на поле девицу-красавицу в лёгком, почти прозрачном платье. Себя же представил он гарным хлопцем-гармонистом на сеновале, в картузе с гвоздикой, да травинкой в зубах, ожидающим прелестницу, лёжа в стогу.
Но вместо девицы, собирающей пахучее полевое разноцветье, увидел он хитрую ухмылку Павла Первородько с его блокнотом. Никромантов завертелся, словно ужаленный змеёй, и затих ещё нескоро. Наконец, наволновавшись и напридумывав себе в воображении самого ужасного будущего, которое только возможно для человека, вставшего в оппозицию власти, Савелий задремал, нервно подрагивая конечностями и тоскливо поскуливая. Он почти умиротворился, почти отключился от всего внешнего, уничтожающего душу, и, словно туманом, неизбежно окутывался разум его успокоительной негой, как вдруг…
Настоящий сон ещё не пришёл, и сознание уфолога держало зыбкую связь с реальным миром, когда в голове его раздался слабый жалобный призыв.
– Где я? – услышал уфолог.
Такого с ним не случалось никогда. Это совершенно не было похоже на внутренний диалог, каковой ведёт каждый абсолютно человек, находясь в одиночестве или просто размышляя о чём-либо молча, сам с собой. И уж тем более таких явственных слов не произносится воображением при погружении в мир сна.
Савелий, вмиг проснувшись, завращал головой, подозревая, что комнату посетил посторонний. Но в квартире, кроме него самого, никого не было.
– Да что это со мной, – проговорил Савелий Каримович, чуть не плача, снова укладываясь под тёплое одеяло. Спустя пять минут, когда он опять задремал, голос раздался повторно. Теперь он был настойчивей и, казалось, ещё жалостливей, чем раньше.
– Я умер? Эй, кто-нибудь! – вопрошал голос.
Никромантов вскочил, холодея, и с активностью ревнивца-мужа забегал по своей двухкомнатной квартире, пытаясь отыскать источник голоса. Он заглядывал и в шкафы, и в уборную, и под кровать. Выходил в коридор, подозрительно озираясь, и даже, сам не зная зачем, переворошил книжные полки. Но ничего и никого не обнаружил.
Набегавшись, он вернулся в комнату, встал перед телевизором, подозрительно вглядываясь в кинескоп, нахмурился и, с трудом протиснув руку к его задней стенке, выдернул антенный шнур, поцарапав палец торчащей из штекера проволочкой. Посасывая травмированную конечность, Савелий побрёл на кухню, где достал из холодильника початую бутылку водки и налил себе сто грамм тягучей от холода жидкости. Приготовившись выпить, он вдруг опомнился и выплеснул водку в раковину. Туда же вылил остатки из бутылки. Вместо водки, пить которую ни в коем случае было нельзя, Савелий накапал в стакан тридцать капель корвалола и, разбавив водой, одним махом отправил внутрь истерзанного неприятными событиями организма.