Москва Поднебесная
Шрифт:
– Где это я? Вы куда меня? Волки… – запаниковал он.
– Ты зачем хорошего человека зарезал, дурак? – поинтересовался Метатрон, с некоторым презрением глядя на бывшего альтерфлюарестента Носфературса. Тот в ответ изобразил гримасу человека, совершившего подвиг, ставший, как минимум, спасительным для всего человечества. Стало понятно, что и толики раскаяния в нём нет. Лисичкина, видя это, пришла в состояние тихого помешательства. Истерически усмехнувшись, словно недоумевая, как такое ничтожество ещё смеет дышать и разговаривать, она двинулась к Мамедову, сжимая и разжимая ритмически пальчики
– Вы кто такие? Я вас не знаю! – ощетинился Богдан, опасливо поглядывая на девушку-милиционера, которая, шипя змеёй, приближалась к нему, источая флюиды такой ненависти, от которой у вора-рецидивиста похолодело в желудке.
– Вера Степановна, не надо! – остановил её Гор. – Не надо. Он не нарочно…
– Как же, – ответила она и, глядя в упор на преступного Мамедова, предупредила, – если он умрёт, я тебе, чурка немытая, сердце вырву!
– Вера Степановна, ну, уж это вам совсем не к лицу! Спасём мы вашего майора.
Услышав это, Богдан быстро моргнул и воровски огляделся, но нигде ненавистного врага своего не увидел. Насторожённо поглядывая на Верочку, он встал и с тоской умалишённого окинул взглядом колышущиеся воды.
К нему подошёл Нистратов.
– Ты меня помнишь? – вкрадчиво спросил он.
– Нет! – отрезал Богдан.
– А ведь ты мой… – обречённо закивал Елисей, пытаясь родить в своей душе чувство приязни к уголовнику. Однако это у него не получалось. – Альтерстент! – выдохнул он.
– Чево? – физиономия Мамедова вытянулась, словно к подбородку ему подвесили гирю. – Кто-кто?
Досрочно освобождённый пролистнул в памяти справочник тюремных жаргонных понятий и слова такого в нём не нашёл, однако всем сердцем чувствовал, что означает оно непременно что-то пакостное и противоестественное. Он ощетинился и грозно замахнулся на Елисея сухонькой ручонкой с венчающим её маленьким жилистым кулачком.
– Убью! – пригрозил он.
– Ты не так меня понял… – оправдался Нистратов, улыбнувшись как-то совсем уж нелепо, отчего стал вдруг похож на известного всей стране певца Маросеева, главным талантом которого являлась его притягательно-тошнотворная «голубая» репутация.
– Не подходи, пидрило! – испуганно заявил Мамедов, пытаясь отступить. Тут он нащупал сзади ботинком что-то твёрдое, металлически звенькнувшее на ступенях и, неестественно выгнувшись, не глядя, схватил тяжёлый предмет, имея целью поразить им посягнувшего на его мужскую честь врага.
Однако предмет оказался не только необыкновенно тяжёлым, но вдобавок ещё и запредельно холодным. Обжигающе ледяным. У рецидивиста моментально онемели руки, и он импульсивно откинул от себя страшную находку.
С шипением младенец Загробулько коснулся воды, раздался булькающий звук, и фигурка начала погружаться в глубину, стремительно и неудержимо, словно скоростной лифт, оставляя за собой шлейф мелких пузырьков.
– Вифа-а-а-а!!! – закричала Верочка истошно и бросилась следом, но её подхватил Гор, и она, рыбкой затрепыхавшись в сильных мужских руках, увидела лишь, как исчезает в сгущающейся глубине синее облачко, мерцая голубоватыми бликами, будто чудесный, недостижимый теперь бриллиант.
Философ
Пламя,
– Мы доведём это дело до конца! – рассерженный Василий прохаживался по комнате взад-вперёд. Мысли его хаотически метались, но воли гневу он не давал.
Холодильник, задумчиво привалившись к стене с обоями, выцветшими от времени, гулко стонал, а ангел, кружа возле, прикосновениями своих чудесных пальцев лечил ему побои. Вмятины, как только прикасался к ним небесный сын, нагревались нежным теплом и, словно просыпающийся с утренним солнцем бутон цветка, расправлялись, становясь гладкими и чистыми.
– Болваны! – ругался Василий, глядя в окно на бродящих по улицам прохожих.
– Дело не в них, – успокаивал его ангел.
– Нет, в них, – сопротивлялся Василий. – Это их вина, что они болваны! О чём они думают? Чем живут? Слушают бездарную музыку, не осознавая, что от этого разжижается мозг! Смотрят целыми днями телевизор. А зачем? Образовываются? Живут в ключе событий? Анализируют программы? Да они сами программы! Шестерёнки в отлаженном механизме системы! Работа, дом и сияющий экран. Вот и вся жизнь. А что они там видят? Кого они ценят и любят, кого уважают? Этих телемонстров? Да если копнуть каждого поглубже – пустота! В голове одно: жрать и хапать! Вся их цель – вещи! Это не люди, это принадлежности вещей! Каждый только и делает, что потребляет! И непременно стремится потреблять больше других! Ка-чё-ствен-не-е! Как будто это есть смысл жизни. Они доказывают себе и друг другу, что что-то значат путём приобретения бесполезных вещей. У кого вещь дороже, тот и лучше! Железная логика! Идиоты! А сами они что? Без этих машин, дублёнок, сотовых телефонов и банковских счетов? К чему они идут? Они хотят престижа? А что есть престиж? Та же показуха, золотая обёртка… Антураж. Признание своего величия слепой и безмозглой толпой? Толпой, состоящей из них самих, тупоголовых уродов! Почему они всегда хотят превосходства друг над другом? Почему люди, унижая ближнего, делая его несчастным, полагают, что сами становятся от этого счастливее? Разве может быть счастлив один из жирующих среди сотни голодных вокруг него?
– Дело в том, что в глубине души люди ненавидят друг друга, – спокойно ответил ангел.
– Ненавидят? Но за что? Ведь они все одинаковы!
– В том-то и дело, что нет. Все они разные. Совершенно разные. И мир, их объединивший, не удовлетворяет потребностям ни одного! – сказал ангел, опустив глаза.
– Как же они могут быть разными? – не понял Василий.
– Очень просто. Этому есть масса доказательств.
– Например?
– Например, то, что приходят люди в мир по одному, и уходят так же.