Москва закулисная-2 : Тайны. Мистика. Любовь
Шрифт:
— Мне всегда казалось, что Ольга Гобзева была в порядке: много снималась, играла в театре. Что случилось? Что должно было произойти, чтобы она все бросила и ушла в лоно церкви?
— Сказать, что у меня случилась какая-то трагедия или неудачно сложилась судьба — было бы неправдой. Я действительно много снималась, у меня около восьмидесяти картин. И хотя не все фильмы были знаменитыми, не все шли на экранах и вообще многое лежало на полках, тем не менее моя творческая судьба сложилась очень удачно. Я всегда делала то, что хотела. Причина моего ухода кроется очень глубоко, возможно, в моем роду.
Родная сестра моей бабушки была игуменьей,
— Но тогда почему вы не пошли по стопам родителей, а стали актрисой?
— Когда я была маленькой, мы жили на Новой Басманной улице. Наш домик был довольно бедный, с коммуналками, напротив стоял дворец Стахова — Дом детей железнодорожников. Меня туда тянуло какой-то неведомой силой. И вот я из бедноты попала в такую совершенно изысканную атмосферу. Занималась в кружке художественного слова, читала стихи, прозу, и там я, наверное, получила такое воспитание, которое предопределило мой выбор. Когда я подросла, меня люди как бы нарекли: вот тебе обязательно надо стать актрисой. И я поверила в это. Отец, конечно, не был доволен моим выбором, а мама была мягче и считала, что если мне это нравится…
— И вот вы стали актрисой. Но, возможно, вас отпугнула закулисная игра, которая часто ведется не по правилам, жестко и нечестно?
— Я вам рассказала уже, что моя творческая судьба складывалась достаточно удачно. Но вместе с тем были взлеты, падения и горести. Мне, например, очень хотелось сыграть роль Сонечки Мармеладовой. Была такая актерская мечта. Я даже пробовалась, но мне объяснили, что нужна блондинка. Меня тогда поразило: разве Достоевский писал что-то про какую-то блондинку? Но не во мне дело. Меня насторожило, испугало то, что в нашем театре Киноактера гибнут люди: самоубийства, смерти…
— Вы имеете в виду Изольду Извицкую?
— Да, Изольда Извицкая — прелестная красавица, хорошая актриса… Может, это и не было самоубийство, я не знаю подробностей. Инна Гулая, Дора Турбакова. Когда я встретила Дору в Ленинграде, то увидела человека, совершенно опустившегося, спившегося. Вместе с тем я поняла: она не просто попала в водоворот порока, а уже сломала судьбу.
Алик Даль… Мы ведь с ним в одном кружке занимались. В последний раз встретились в Клайпеде, возле гостиницы. Он все мне пытался что-то рассказать, раскрыть какую-то свою боль. Мы проговорили часа два, но его то ли позвали, то ли он ушел, не помню. Кажется, договорились встретиться через день-два, а его уже не стало. Мне жалко Алика. Надо помянуть его, только не знаю, крещен ли он.
— Как вы видите свою прошлую артистическую жизнь?
— Иногда у меня было ощущение живого кладбища: гибли души, разрушались судьбы. Ведь актер — такова профессия — он сосредоточен на себе. Это ощущение собственного «я» — страшное. И если актеры не находят выхода из этого состояния, тогда они ищут способа забыться, начинают пить. Олег Даль, Володя Высоцкий, Юра Богатырев — умерли молодыми. Все они были моими партнерами. Поиск, я думаю, должен быть не внутри себя, не вширь. А ввысь, хотя мы все равно ищем вширь. Но если еще искать и ввысь, то получается спасительный крест. Человек в своих поисках должен подниматься к небесам. Понимаете?
— Я все же хочу вернуться к вашему театральному и кинопрошлому, которое продолжалось, страшно подумать, тридцать два года…
— В театре я играла немного. Последний спектакль «Сегодня праздник» испанского драматурга Вальехо. Там произошла история достаточно яркая, решившая все окончательно для меня. Я играла роль героини, у которой погиб ребенок и которая сама находилась на грани смерти. Не хотелось просто «умирать», падать на сцену. Тогда мы с режиссером придумали вот что: героиня попадала в другой мир и там встречалась со своим ребенком, что обозначало смерть.
Я с большим увлечением играла. И однажды, придя в гримерную, я увидела в зеркале совершенно иного человека, незнакомую мне женщину. Платье — то же, а лицо иное. На меня смотрела некая испанка. Я испугалась. Это было страшное перевоплощение, потому что в свою душу я впустила кого-то. После антракта режиссер, столкнувшись со мной в кулисе, сильно вздрогнул, а друзья мои говорили, что у меня чужие глаза и чужой голос.
— Если бы я видела это в тот момент, то сказала бы, что вы достигли высочайшего профессионализма, перед которым снимают шляпу.
— Многим это показалось успехом, удачей, но я глубоко испугалась. Господь ведь вдохнул одну душу неповторимую в нас, одну. Чем человек индивидуальнее, тем он более церковен. Наша православная церковь больше воспитывает личность, не давая ей распадаться.
— Тогда выходит, что артисты должны непременно уйти из театра, иначе себя уничтожат как личности?
— Слава богу, что это бывает редко. Есть артисты хорошие, добрые, которые могут быть исповедниками веры. Я бы разделила всех артистов на две категории: на актеров, свидетельствующих о добре, и актеров, свидетельствующих о зле. Вот, например, кино — это рентген; там через глаза, взор видна душа человека, который на экране. При этом видно, что актер выбирает для себя. Правда, бывают артисты, которые свидетельствуют и о том, и о другом. Это ложный психологизм, перетекание из одного состояния в другое.
Я, помню, озвучивала актрису, игравшую Эдит Пиаф. Прекрасную актрису, вы, кстати, на нее похожи, на молодую. И вдруг в какой-то момент я поняла, что актриса для достижения большего проникновения принимала наркотики. В одном из кадров у нее изменилось лицо, расплылись глаза… Представьте, к чему человек может прийти, если он ради успеха идет на разрушение своей божественной природы. Вот актеры, которые уходят в церковь, принимают постриг, понимают, что душевная жизнь непременно сопряжена с духовной, и ищут себя именно в духе.
— Видя, как профессия разрушает других людей, вы чувствовали, что она разрушает вас?
— Когда я училась еще во ВГИКе, у меня получались всякие роли хорошо, и я довольно рано привыкла, чтобы за мной тянулся шепоток: «Вот она пошла, та самая распрекрасная». Мне об этом сейчас смешно даже говорить. Тем не менее я упивалась славой, была заносчивой и при этом могла обидеть и обижала людей.
— Это те самые грехи, о которых вы говорили мне и за которые молите прощение?
— Да, безусловно. Я обманула своего жениха, не пришла в загс. Я была кокетливой, мне нравилось нравиться режиссеру, зрителям. Мне говорили, что я сделала бы карьеру, если бы была более проста в отношениях. Если бы не держалась принципов — в творчестве не должно быть никаких романов, никаких альянсов. Поэтому я не выходила замуж за режиссера, который меня снимал не раз.