Мост шпионов. Реальная история Джеймса Донована
Шрифт:
Шишкин стоя прочел вслух записку, затем сказал:
– Хотя я во время нашего совещания в субботу нисколько не сомневался в вашей компетентности, но в таких вещах надо соблюдать осторожность.
– Теперь ближе к делу, – сказал он. – Доложили ли вы своему руководству о нашей встрече? Какие инструкции вы получили?
– Доложил немедленно, – ответил я, – и единственные инструкции, которые я получил, заключались в том, чтобы я встретился с вами, как вы просили, и узнал, какие дальнейшие указания вы получили от своего правительства, если вы получили их вообще.
Шишкин сел за стол и с сугубо
«1. Советское правительство, руководствуясь чувством гуманности, согласно обменять Пауэрса на Абеля.
2. Такие гуманные действия с обеих сторон и устранение одного из постоянных источников антисоветской пропаганды должны будут способствовать улучшению отношений между нашими странами.
3. Если американское правительство заинтересовано в освобождении Макинена, находящегося в настоящее время в Киеве, то Советское правительство готово обменять Абеля на Макинена, но обмен Пауэрса и Макинена на Абеля невозможен. Американская сторона должна сама сделать выбор. Если вопрос решится положительно и последует улучшение отношений, то могут иметь место и дальнейшие шаги в этом направлении.
4. Что касается Прайора, то данный вопрос не входит в компетенцию советских органов и может быть разрешен только правительством Восточной Германии. Это можно сделать через г-жу Абель и ее адвоката Фогеля, который уже сообщил Доновану, что их ходатайство было благожелательно рассмотрено правительством Восточной Германии».
Затем Шишкин заявил, что других инструкций у него нет и что мы с г-жой Абель должны приступить к разработке плана обмена, который затем будет рассмотрен Советским правительством. Об американском предложении относительно места обмена – моста Глиникер-брюкке (упомянутого мною во время нашей предыдущей встречи) – Шишкин сказал, что это «неплохо».
Я сообщил ему, что меня крайне заинтересовало упоминание о Марвине Макинене. Могу ли я считать, что после освобождения предполагаемых лиц и улучшения международных отношений СССР в недалеком будущем помилует Макинена? Шишкин сказал, что в данный момент он не может подтвердить такое толкование, но наведет справки по данному вопросу.
Я сказал Шишкину, что извещу об этом контрпредложении свое правительство и надеюсь вернуться с ответом в течение суток. Шишкин заметил, что, поскольку у меня болит спина (а это было довольно заметно), мне незачем являться лично. Он предложил прислать ответ моего правительства в советское посольство через дипкурьера.
Передав мне официальное послание, Шишкин стал держаться свободнее и во время беседы спросил, добровольно ли я взял на себя защиту Абеля. Я объяснил, что Абель обратился не с обычной просьбой о «назначении судом» адвоката, а скорее о назначении судом «адвоката по выбору Ассоциации адвокатов». Я сказал, что это не понравилось федеральному судье, который счел, что Абель ему не доверяет. Шишкин улыбнулся с понимающим видом.
Он спросил, какое я получил вознаграждение. Я сказал, что договорился с Абелем о гонораре в десять тысяч долларов за защиту и что затем пожертвовал всю сумму
Когда мы вышли из посольства, мисс Абель и кузен Дривс попросили меня рассказать о беседе. Я вкратце изложил им наш разговор, и мисс Абель сказала:
– Мы должны немедленно пойти к г-ну Фогелю, он обещал подождать нас у себя в конторе.
На мой вопрос, почему он не мог прийти к нам в посольство, она заявила, что его многочисленные клиенты и дела не позволили ему покинуть контору. Она называла его контору на французский лад – «бюро».
Мы сели в такси и во время получасовой поездки обсуждали с мисс Абель возможную процедуру обмена. В конце концов мы предварительно договорились, что обмен произойдет на мосту Глиникер-брюкке в десять часов вечера в среду 7 февраля. В случае нелетной погоды или какой-либо другой непредвиденной случайности, из-за которой прибытие одного из заключенных задержится, встреча будет перенесена на следующий вечер – в то же время и в том же месте.
Наконец мы подъехали к конторе Фогеля.
Фогель сразу же справился, хорошо ли я говорю по-немецки, на что я ответил по-английски: «Очень слабо». К моему изумлению, кузен Дривс вызвался служить нам переводчиком и перевел Фогелю мое короткое сообщение о том, что произошло в кабинете у Шишкина. Фогель кивнул и сказал, что он рад показать мне официальное сообщение генерального прокурора Восточногерманской республики. Оно было на немецком языке и гласило:
«Настоящим удостоверяется, что ходатайство о передаче вашего клиента американским властям может быть удовлетворено, если американская сторона согласится на известные вам условия.
Официальный представитель Генерального прокурора:
Виндлиш, Государственный прокурор».
Бросалось в глаза, что письмо было сформулировано по образцу письма атторнея по делам о помиловании США, которое я передал Шишкину при нашей первой встрече и которое тот неодобрительно назвал «туманным».
Письмо было датировано 5 февраля 1962 года и показано мне только в оригинале, то есть на немецком языке. Дривс признался, что не может перевести его дословно, а может лишь вкратце передать его содержание своими словами. Я попросил дать мне фотокопию оригинала и его точный перевод на английский язык. Фогель ответил, что у него нет фотокопировального оборудования, а затем, вызвав секретаря-стенографистку, сообщил мне, что она может перевести письмо только на французский или итальянский языки: в конторе у него нет ни одного человека, который мог бы сделать точный перевод на английский язык. По моей просьбе он велел этой девушке напечатать копию немецкого оригинала, которую он лично заверил своей подписью.
После краткого обсуждения письма я сказал Фогелю, что мне необходимо (для выработки собственного плана действий) получить простой ответ на простой вопрос: может ли теперь Фогель гарантировать, что, если предварительный план обмена, назначенного на вечер в среду, будет одобрен всеми сторонами, восточногерманские власти доставят Прайора в то же время и на то же место для тройного обмена?
– Безусловно, да, – ответил Фогель.
По окончании нашей беседы Фогель вызвал для нас такси, и все мы, уходя, попрощались с ним.