Мост в чужую мечту
Шрифт:
– Я Горшеня – голова глиняная, пузо голодное! – проскрипел он.
– А я Яра – голова… э-э… костяная, пузо пока отсутствует, – с дрожью в голосе пошутила Яра.
Горшеня наклонился, сломавшись в поясе. Громадные руки с угрозой потянулись к Яре. Длинный рот распахнулся. Верхняя часть головы откинулась.
– Уходи! – велел Горшеня.
– Куда? Зачем?
– Яра должна уходить! Не должна быть в Лабиринте!
– Почему нельзя?
– Нельзя! – повторил Горшеня. Глаза-пуговицы золотились луной.
В следующий миг Яру оторвали от земли. Она вскрикнула,
Барахтаясь, Яра выбралась из сугроба. Вскочила, задыхаясь от негодования. Это ни в какие ворота не лезет! Горшеня выбросил ее из Зеленого Лабиринта!
Первой ее мыслью было снова бежать в Лабиринт и разбираться со спятившим истуканом, но ощущение полета было свежим. А ну как и во второй раз выбросит?
Яра гневно отряхнулась. Ничего сломано не было, ушибов тоже не наблюдалось. Секатор Кавалерии по-прежнему оставался у нее в руке. Щелкая им, Яра направилась в ШНыр. Она была у больших камней, когда ее окликнули.
Яра увидела Кавалерию. В светлой дубленке с капюшоном, в выпуклых запотевших очках, с челочкой, она казалась грустной одинокой библиотекаршей. В руках Кавалерия держала еловую ветку и обвивала ее красной лентой. Рядом бегал Октавий.
– Как вы меня узнали? – удивленно спросила Яра.
Кавалерия сняла очки и подула на стекла.
– Никак! Я окликнула свои ножницы. Их я узнаю издалека.
– Я вас искала.
– Я догадалась. Ну, судя по тому, что ты нашла мой секатор… Говори!
Яра разглядывала красную ленту на ветке.
– Горшеня вышвырнул меня из Лабиринта! – негодующе выпалила она.
– А-а-а… Так это была ты! – спокойно откликнулась Кавалерия, пальцем проводя по воздуху.
– ВЫ ВИДЕЛИ?
– Глаза не самое сильное мое место. Я слышала звук.
– Он спятил! На людей бросается! А если в следующий раз он впечатает кого-то в стену?
Кавалерия пожала плечами.
– Тогда и будем принимать меры. Пока что на тебе ни царапины. Или я ошибаюсь? – резонно заметила она.
– Ну нет… Но все равно он сумасшедший!
– Возможно, – сухо согласилась Кавалерия.
Яре снова захотелось задать вопрос, который она задавала в день после гибели Эриха, когда Кавалерия пришла к ней в медпункт. Тогда они проговорили долго, едва ли не час. Слишком важно было понять причину.
– Почему болото не пропустило меня, но пропускает других?.. Ул ныряет постоянно, Афанасий, даже средние шныры. И ничего! Все проходят!
Кавалерия коротко и нетерпеливо выдохнула через нос. Только она умела издавать такие уникальные носовые звуки. Даже пеги – сами любители посопеть – и те порой откликались.
– Опять двадцать пять! Мы же обсуждали! Я бы испугалась, если бы тебя не впустила двушка. А болото пусть делает все, что ему угодно. Будь его воля, оно не впустило бы никого. Не болото вызвало ураган, пробивший тоннель, – мгновенно отозвалась Кавалерия.
Очки она теперь терла о рукав. Равномерные движения успокаивали Яру.
– Но тогда эльбы не смогли бы перехватывать закладки!
– Эльбы перехватывают их потому, что другого способа у болота убрать закладки из нашего мира нет. Пока существуют закладки – есть свет и жива надежда. Без них наш мир закиснет и лет через сто ничем не будет отличаться от болота. Границы размоются и…
Кавалерия махнула рукой. Договаривать ей не хотелось.
– Вы сами видели! Вначале болото! А потом Горшеня не пустил меня в Лабиринт! Значит, есть за… – выпалила Яра и удивленно осеклась, поняв, что противоречит сама себе. Только что она утверждала, что Горшеня спятил, а теперь едва ли не согласилась с тем, что он имеет на это право.
Пока Яра говорила, Кавалерия внимательно вглядывалась в нее, точно ожидая чего-то. Хотелось бы Яре понять, чего.
– Я перестаю быть шныром. Я уже почти не шныр, а так… непонятно кто… – договорила она.
Кавалерия успокоенно кивнула. Яре показалось, что Кавалерия обрадовалась.
– Хорошо, что ты это сказала. Очень хорошо! – сказала она с облегчением.
– Почему? – не поняла Яра.
– Несколько раз за два десятилетия случалось, что люди вылетали из ШНыра за сущие, как нам казалось с Кузепычем, мелочи. Даже не за закладки. Ограда переставала впускать их, а через какое-то время умирала и пчела. И мы ничего не могли поделать. Но всех их отличало общее качество. Все они считали, что достойны быть шнырами и имеют большие заслуги.
Яра что-то промычала.
– Ты… не приносила в ШНыр ничего… постороннего? Никакого предмета? Артефакта? Хотя бы какой-то мелочи? – внезапно спросила Кавалерия.
Яра молчала, чувствуя, что если издаст хоть звук, то выдаст себя. Но и молчанием тоже выдаст. Откуда Кавалерия знает? Или только догадывается? Так и стояла точно истуканчик, ощущая свою полную беспомощность.
– В любом случае, – продолжала Кавалерия, глядя не на Яру, а на фиолетовые тучи, – даже если такой предмет и был пронесен кем-то, искать его я не собираюсь. Ограда пропустила его. А значит, мне, Кузепычу и Меркурию глупо быть мудрее древней защиты ШНыра. Как показывает практика, мы ошибаемся, а ограда нет.
– То есть что? Он может ее оставить? – не поверила Яра.
Кавалерия вздрогнула косичкой.
– Получается, что да. Непосредственно ШНыру эта вещь не повредит, но может повредить самому человеку. Законом не запрещается есть штукатурку. Но – не хочу навязывать свой взгляд на вещи! – те, кто регулярно ее ест, редко живут долго и счастливо.
Возникла неловкая пауза, прерываемая только скрипом снега. Яра переминалась на месте – скорее от волнения, чем потому, что мерзла.
– Как твоя пчела? Видела ее? – спросила Кавалерия.