Мост Верразано
Шрифт:
Амалия, помня диспозицию, провела его за стенку, отгораживающую столовую от улицы, вызвав тем временем Эйвона, и вот он появился — тоже в кожаной куртке, сильно потертой, как помнит читатель, штаны его были перепачканы гаражным мусором. За ним ввалилась Нелл и предложила кофе: ей понравился этот гость, причем с первого взгляда. Гость вальяжно отказался. Что-то было в его манере невыносимое для простого человека — если человек этот не был похотливой дурой вроде Нелл, как подумала Амалия — деланная простонародность, что ли… Подумав так, она вернулась на крыльцо, чтобы посмотреть на красавцев господина Бу-бу-бу, и оказалась права: один румяный уже вылезал из «олдсмобиля», явно целясь пробраться к заднему крыльцу. Джек вопросил в телефон; «Амми,
— Вернись на место, парень, — заявила она. — Босс приказал сидеть по машинам, разве не так?
— А что, если не вернусь?
— А схлопочешь пулю, милок… Вот здесь, — она потопала ногой, — начинаются частные владения. И по закону штата Мичиган мы делаем пах-пах. В левое заднее копыто, понял?
Парень оказался с чувством юмора — ухмыльнулся и пробасил;
— В левую заднюю еще ничего, только бы не в жопу…
— А ты, парень, не хами, — отрезала Амалия. — В машину!
Тем временем в доме Умник очень искусно притворялся идиотом. Заверил знатного гостя, что никаких изобретений, могущих заинтересовать почтенную компанию «Эксон», у него не имеется, что его интересы лежат в сфере электротехники, особенно — космических аппаратов, что господина Бабаджаняна кто-то явно дезинформировал, и так далее. На что гость внезапно ответствовал в том духе, что очень жаль, что он-то готов предложить за упомянутое изобретение любую сумму, даже неразумную. Умник опять состроил дурака, и тогда Бабаджанян сказал: «Что же, подождем до среды…» Умник невинно поинтересовался, чем среда будет отличаться от остальных дней недели, на что гость ответил, глядя на него большими черными восточными глазами:
— Вы это очень хорошо знаете, доктор…
Си-Джи еще записывал свое интервью в этот момент. И еще не знал — да и откуда бы? — что через час ему панически позвонит Лошадка Тим и проорет в трубку — что при выходе из машины в гараже студии к нему подошли двое, обыскали его и изъяли кассету с записью Клемова интервью.
И пригрозили: высунешься в эфир с рассказом о происшествии, как это у вас, щелкоперов, принято, тогда мы тебя, и детей твоих, и жену, и любовницу твою красотку — всех в бетон закатаем на 295-й дороге — там как раз ремонт идет. А сунешься повторять интервью… на глазах у детей прикончим.
— Клем, они не шутили!! — орал Лошадка. — Слышишь, Клем? Во что ты меня втянул?!
Война объявлена, думал Си-Джи. Он с утра еще предупредил Мабена, чтобы усилили охрану Умника и опытного производства, и тот, уже не стеная насчет расходов, сказал «Слушаюсь, хозяин» и дополнительно отправил своего помощника Николсона — из старых агентов ФБР — на виллу босса, чтобы усилить охрану хозяйки и сопровождать ее в аэропорт Кеннеди.
Билеты будут взяты на месте в последний момент, а сопровождающих он снабдил пластмассовыми пистолетами фирмы Гролл, которые не выявляются приборами контроля аэровокзалов и вполне пригодны для ближних огневых контактов. Что касается охраны опытного цеха, то он посоветовал усилить ее одним из офицеров охраны главного детройтского завода, отставным сержантом морской пехоты с оригинальной фамилией Браун — мужиком в высшей степени основательным и педантичным. Мабен всегда думал, что рядовые морские пехотинцы должны Брауна люто ненавидеть — и как он ухитрился уцелеть в иранском кровопускании, уму непостижимо, но уцелел, так что и здесь, надо полагать, сдюжит и будет полезен. Мабен не знал, что очень скоро окажется пророком. Но только частично.
Итак, война была объявлена, Си-Джи попытался представить себе, что еще могли предпринять нефтяные короли, как еще могли попытаться отсечь его от мира; черт побери, черт бы их всех побрал… Едва закончив разговор с Мабеном, он приказал секретарше соединить его с главным редактором «Нью-Йорк тайме», давним знакомцем, социологом по первому диплому. Сам же пока бросился в текущие дела, поджимающие, как и следовало ожидать. Госпожа Карринттон поймала этого человека удивительно быстро, и Си-Джи договорился с ним, что тот прослушает
Аудиозапись его беседы с Тимом была переправлена в редакцию «Нью-Йорк таимо — главный пообещал, что до конца дня с нею ознакомится. Клем тем временем вел очередное проклятое совещание, думая о своем: а не поехать ли все-таки провожать Энн с детишками, однако не любил он менять решения, да и глупо это было — привлекать внимание к семье… Но не успело еще проклятое совещание закончиться, как на личном телефоне президента компании — прямом, минующем секретаря, — высветилось слово „zirc“, личный шифр Умника, „У меня побывал господин Бабаджанян“, — ровным голосом сообщил Умник. „Бот так… Поговорим позже“, — ответил Клем и положил трубку. Приближался вечер; Клем скомкал совещание, сильно удивив директоров, рассеянно поднялся и подошел к западному панорамному окну.
Внизу была трехсотлетняя церковь Троицы — внизу и справа; слева торчали серебряные прямоугольники Близнецов» верхние их этажи прятались в тумане. Мокро блестели мостовые и крыши автомобилей, с залива тянулись низкие облака. Едва различимый в дымке бежал по берегу Гудзона нескончаемый поток машин, Си-Джи думал, глядя и не глядя на эту привычную картину. Мысли были сбивчивые. Не могут же они заткнуть глотки всем газетчикам мира. Деньги могут многое, но не все. Как они меня проконтролируют, если а пошлю материал в десяток газет — в «Таимо, „Фигаро“… мало ли куда еще? Вдруг он решился и отдал распоряжение приготовить машину, чтобы ехать домой — провожать семейство в изгнание, но тут позвонил Айзеке, главный босс в „Нью-Йорк тайме“. Я это предчувствовал, думал Клем в ярости, значит, ОНИ прослушивают мой телефон.
— Да, мой дорогой Си-Джи, — раздался голос Айзек-са, — да, замечательный материал, сен-са-ци-онный! Событие более важное, чем изобретение атомной бомбы! Решено, послезавтра я посылаю Дженкинса — ты же знаешь Дженкинса, заведующего отделом науки, — так вот, я посылаю его в Детройт, чтобы он убедился своими глазами…
Ну ты же понимаешь, при всем уважении… Не думай, что я тебе не верю… А когда Лошадка пустит этот материал в эфир?
Клем мало разбирался в технологии газетного дела, но твердо знал, что никаких «послезавтра» для газетчика быть не может, что для него слово «завтра» — уже синоним слова «поздно». Значит, Айзексу сказали, чтобы он потянул до послезавтра, до среды — а почему?!
А потому, что в среду ои должен дать отчет этим бурбонам
И заметь, Клем, дружочек ты мой, — своих собственных сотрудников, свою камарилью ты не подключаешь к этой истории. Чего бы проще — препоручить все рекламному подразделению, там и стратегию разработают, ан нет, неохота тебе… Нелогично. И вот что еще интересно, подумал он, Айзеке словом не обмолвился о гарантиях приоритета «Нью-Йорк тайме» при публикации, не попросил придержать язык до среды — удовлетворился устным заявлением Клема, что на телевидении это не появится раньше, чем в его газете.
Но как на него смогли воздействовать — и за считанные часы?
С этими мыслями он спустился в гараж и поехал к Энн.
Умник не терял времени на размышления. Проводив господина Бабаджаняна, он сообщил Амалии, что едет в Детройт — дабы она предупредила сопровождающих, — но сам, прежде чем поехать, вернулся в гараж и, усердно работая лопатой, вырыл в дальнем углу, куда не доходил бетонный пол, неглубокую яму и зарыл в ней свою диковинную машинку. Притоптал свежую землю ногами и сверху поставил лопату и грабли. Амалия уже сидела в машине. Умник буркнул что-то невнятное и покатил на Мэйн-стрит. На машину сопровождения даже не оглянулся — Амалия отметила это с удовлетворением; она боялась, что Эйвон будет гневаться. Он покосился на нее и пробурчал: