Мосты
Шрифт:
Сколько раз он обещал, клялся матери, что не будет встревать в такие истории, но только услышит: «Караул! Спасите!» — и бежит, забывает все на свете. Дедушка говорит, что какая-нибудь бабенка наверняка проломит ему череп кочергой, если он не забудет свои городские штучки да привычки!
Сегодня отец пошел напоить коней после свадьбы и через минуту вернулся с разбитой головой. Серый воротник пальто был залит кровью. Что случилось, не рассказывает. Как ни упрашивали мы с матерью, молчит. Лишь когда мы меняем на ране вату, смазанную йодом, стонет тихо.
Когда Георге Негарэ пришел его проведать, отец только пожалел, что не может быть на свадьбе, — как бы не застудить рану, а ведро вина, обещанное в подарок баде Василе, конечно, даст.
Потом я опять же от Митри узнал, как отцу разбили голову. Митре мужики рассказывали все, даже папиросами угощали и ругались при нем, как при взрослом.
Был у нас сосед, которого в Кукоаре называли не иначе как Антон Селедка. Прозвище его перешло к нему от отца, который, везя с купеческих складов селедку, в дороге открывал бочки, вынимал несколько рядов рыбы и вместо нее бухал пуд соли и пару ведер воды. Потом закупоривал бочку, заливал воском как ни в чем не бывало. Но однажды забыл про воск, ну и опозорился. Антон унаследовал отцовское ремесло: извоз. Была у него пара худых, но кряжистых мускулистых лошаденок. Кормил он их зерном. Зимой и летом Антон пропадал на дорогах. Доставлял лавочникам рыбу, соль, керосин, свечи, сигареты, мыло — все, что ни поручали привезти с отдаленных станций. А к поезду отвозил мешки орехов, чернослив, вальцовую муку, подсолнечник, свиней. На том и держалось его хозяйство. Оторвался этот мужик от земли, потому с горя часто напивался и кони сами доставляли его домой. Сколько раз и я открывал им ворота!
В то воскресенье, когда была свадьба бади Василе, Антон Селедка вернулся с дороги пьяный. В доме было полно соседок. Какая-то баба держала свечу у изголовья его умирающей жены. Спьяну Антон разогнал женщин и захотел прилечь рядом с женой — две недели был в дороге, обходился без бабы! На крик соседок прибежал отец, тут ему и раскровенили голову. Антон Селедка был сухощав, жилист, как и его лошади, но силен и вынослив каждый день ворочал пудами.
Может, и не поверил бы я Митре, если бы Селедка не наведывался к нам каждый день, упрашивая отца не губить его, не подавать в суд. Он остался вдовцом, полон дом детей! У отца и в мыслях не было подавать в суд. Как-никак сосед. Дети его чуть не каждый день приходили к нам то за капустой, то за огурцами, то за рассолом, то за винными дрожжами. Говорят же: босота идет окольным путем, голод прет напрямик.
Мост четвертый
1
Смена времен года для меня всегда чудо. И в то утро я проснулся раньше, чем обычно, и не мог понять почему. Разбудил меня топот у порога, на крыльце, но это я сообразил потом. Оказывается, ночью выпал снег. Как хорошей доброй зимой, лег пушистым ровным слоем на деревья, плетни, крыши…
Все село проснулось сегодня на час раньше. Свежий снег нарушил утренний сон. Призрачная белизна струилась отовсюду — с соседних крыш, со скирд кукурузных стеблей, даже от жердей плетня.
Вероятно, тот же снежный свет поднял с постели спозаранку и лавочника Лейбу. Он пререкался у дверей с бабушкой Домникой. Спорили насчет базара. У бабушки Домники было обыкновение каждую среду относить на рынок то гирлянду чеснока, то айву, то котомку фасоли или сушеных слив: всегда на чердаке у старушки что-нибудь да найдется! Перекидывала через плечо десагу — и топ-топ, неся на себе, кроме поклажи, и груз своих восьмидесяти лет.
Теперь бабушка ссорилась с Лейбой, который не уступал ей ни годами, ни умением торговаться. К тому же причуд у него было еще больше. С бабушкой Домникой Лейба не очень ладил: бабушка якобы не могла взять в толк, почему по субботам Лейба не разжигает огня в очаге, дрожит от холода, хотя дрова возле печи, а спички на горнушке. И есть ли резон держать корчму и лавку, чтобы после каждого посетителя протирать тряпкой клямку двери. И что это за обыкновение: кого покормит из своего судка, тому и судок отдает на память.
Дедушка смотрел сквозь пальцы на причуды корчмаря. Не превозносил свою веру, чтобы его веру принизить, и особенно ценил его за то, что тот понимал в винах и строго придерживался обычаев кодрян. Дедушка убедился корчмарь не разбавлял вина водой. Боже упаси!
Как-то много лет назад Лейба отправился на подводе моего отца в Бельцы и на облучке сидел дед (отец был «на кончентраре» — на сборах в армии). Еще тогда старик убедился — Лейба свой человек. Ехал он на свадьбу младшей дочери и был заметно навеселе. Жена честила Лейбу: «мешигенер» [6] хватил сверх меры, упал, нос ободрал, позорит родное дитя. Дед Тоадер заступился за него, уж очень понравилось ему, как оправдывался Лейба: «Я же вино пил, не воду».
6
Сумасшедший.
Теперь дедушка чистил снег большой деревянной лопатой и не вмешивался в разговор, а только лукаво усмехался, прислушиваясь к словам Лейбы. Ему явно нравилось, что корчмарь потешается над бабушкой Домникой. Что и говорить, прав Лейба — отправляться из дому по такой погоде! Еще окоченеет в дороге. В утренней снежной тишине разносилось сердитое:
— Куда, глупая баба?
— На рынок… в город.
— Иди, иди, может, одно место отморозишь.
— Бога не боишься, греховодник!
Топот у порога стих. Умолкли и разговоры. Бабушка торопливо вошла в дом, дала нам по два ореха — сегодня она несла орехи на базар — и пошла своей дорогой. А Лейба, заглянув к нам, передразнивал бабушку, повторял то, что сказал на улице. Потом опустился на лавку, спросил отца:
— Ваши кони пьют вино? Жаль, что кони не пьют вина! Нам, грешным, дано это благо. А вот коням… Как мне их жаль! Ай-ай-ай, почему кони не пьют вина?
Ясно: Лейба пришел договориться с отцом — вместе съездить за вином в Кобылку. Там жил Лейбин зять. У него всегда было хорошее и дешевое вино.
— Когда хотите ехать? — осведомился отец.
— Дорога бы не раскисла… — сказал корчмарь.
— Вот как установится дорога, денька через два-три отправимся.
Долговязый Лейба поднялся и, остановившись за спиной отца, посмотрел на его макушку.
— Ладно. Как бы дорога не испортилась… да и голова твоя…
— Зажила уже. У меня кровь хорошая, — сказал отец и потрогал пальцами макушку.
— Ладно… ладно. Пусть установится погода. А все-таки жаль, что кони не пьют вина.
Последние лет десять Лейба без конца повторял это. Раньше он торговал обувью, два сына и три еще незамужние дочери день и ночь шили сапоги. Лейба усаживался в задке подводы на громадный сундук, набитый обувью, и вместе с моим отцом странствовал по селам. Старик тогда пристрастился к вину, и жена его обычно посылала вместе с ним мизинную дочь ангела-хранителя. Оба сына в один прекрасный день подались в Америку, в надежде стать миллионерами.
А когда вышла замуж в Бельцах и младшая дочь, Лейбе пришлось колесить одному, без стражи. Перед поездкой его жена всеми святыми заклинала моего отца присматривать за ее «мешигенером», как бы где не напился, не замерз.