Мой дядя - чиновник
Шрифт:
— Хорошо, если б они опять пришли, — заметил дон Тибурсио. — Их визит немного развлёк больную — ведь они такие разговорчивые и любезные люди!
Когда оба визитёра остановились у дверцы экипажа, которую распахнул перед ними грум, державший шляпу в руке, граф крепко стиснул локоть своего приятеля, нагнулся и шепнул ему на ухо:
— Мы только что совершили важный шаг, дорогой дон Матео, поистине великий шаг!
Секретарь, садившийся в коляску, хитро улыбнулся и в знак согласия кивнул головой. Экипаж тронулся.
XI
ДЕЛО ДВИЖЕТСЯ
Дня через три-четыре роскошная коляска графа Ковео вновь остановилась у подъезда дома Армандесов. С тех пор её каждый вечер неизменно
Граф так непохож на других, говорит ей приятные вещи! Правда, иногда ему не хватает такта, но это можно и простить такому высокопоставленному человеку.
Дон Тибурсио теперь не мог для прожить без дона Матео.
Он убедился в этом на опыте.
В те вечера, когда секретарь увиливал от обязанности сопровождать начальника, добряк домоправитель до самой ночи пребывал в дурном расположении духа, хмурился и без конца задавал один и тот же вопрос:
— Послушайте, сеньор граф, почему вы не взяли с собой дона Матео?
Донья Луиса блаженным и довольным взором смотрела на ухаживания графа за её дочерью. Она тоже строила планы на будущее, правда, пока ещё очень смутные. Раньше о графе, об этом столь известном человеке, которого они повсюду встречали, рассказывали донье Луисе Клотильда и дон Тибурсио; теперь она сама делилась с ними своим откровенным и безапелляционным мнением, так как получила возможность лично убедиться в достоинствах графа Ковео.
Дон Тибурсио выслушивал замечания хозяйки с плохо скрытой досадой. Иногда он даже испытывал непреодолимое желание сделать что-нибудь, лишь бы посеять вражду между двумя этими женщинами, которых он так любил, и их непрошеными друзьями, лишавшими его внимания тех, к кому он был больше всего привязан.
Терзаемый подобпыми мыслями, домоправитель в рассеянности часто произносил негромкие, но довольно внятные монологи:
— Я схожу с ума… Разве можно так думать о его превосходительстве сеньоре графе Ковео! Какой я эгоист! Я дурной, злой человек! Что сделали мне эти два сеньора? И особенно дон Матео, мой добрый друг дон Матео? Нет, я вижу, как глубоко я заблуждаюсь. дон Матео всегда так деликатен, так любезен… Экая я скотина! Ну можно ли так дурно думать об этих славных людях?
И, желая загладить свою вину, бедный дон Тибурсио становился тем приветливее с гостями, чем предосудительнее были мысли, приходившие ему на ум.
Дон Матео пребывал в эти дни на вершине счастья. Он тысячу раз благословлял Клотильду за то, что она отвергла его любовь и предпочла ему графа: благодаря этому он приобрёл ещё большее влияние на своего бывшего ученика и уважение к себе многих других людей. Каждый, кто видел, как надменно дон Матео сидит в коляске, едва поворачивая голову, чтобы удостоить ответом своего прежнего ученика, а иногда и просто глядя в другую сторону во время разговора с ним, каждый, кто замечал, как сосредоточенно и чуть ли не с видом кающегося грешника граф внимает советам дона Матео, каждый мог легко ошибиться и перепутать роли двух этих сеньоров, приняв Матео за графа, а того за секретаря.
Отовсюду на графа дождём сыпались поздравления и добрые пожелания.
— Итак, сеньор граф, вы скоро вступаете в брак с прекрасной наследницей Армандесов? — часто спрашивали его друзья. И дон Ковео, изображая смущение, отвечал так, словно его застали врасплох и узнали тайну, которую он всячески старался сохранить.
Прежнего учителя графа тоже поздравляли, и он с ещё более важным и напыщенным видом, чем обычно, отвечал:
— Да, так я ему посоветовал. С одной стороны, человек его положения, будучи холост, служит дурным примером для общества. С другой, я питаю истинно отеческую любовь как к графу, так и к Клотильде. Вы же понимаете: я помню их с тех времён, когда они были от полу два вершка. Я знаю их лучше, чем они сами знают себя, и неколебимо убеждён, что они будут счастливы; все мои советы, помыслы и усилия именно к тому и направлены, чтобы составить счастье Этой пары. Клотильда такая хорошая, да и граф прекрасный человек!
А так как каждое слово дона Матео, то ли случайно, то ли не случайно, доходило рано или поздно до доньи Луисы, она сочла за благо покрепче сдружиться с человеком, который имел столь большое влияние на графа, расточала отставному латинисту множество улыбок и жаловала его своей откровенностью.
И хотя влияние дона Матео было чистейшей видимостью, так как объяснялось не духовным превосходством бывшего учителя над своим учеником, а ловким манёвром притворщика-графа, латинист, сам того не ведая, превосходно играл свою роль. Во всём, даже в самых обычных житейских мелочах, он старался показать свою заботливость и предусмотрительность. Если граф поворачивал вправо, дон Матео тянул его влево, уверяя, что так лучше; если граф говорил, что уже поздно, дон Матео утверждал, что ещё рано. То же самое происходило и в остальных случаях. Таким образом, каждый имел возможность убедиться в том, какое влияние оказывает на дона Ковео его секретарь. Иногда граф возмущался чрезмерной назойливостью дона Матео и даже испытывал горячее желание поставить педанта на место, публично подвергнув его какому-нибудь унижению; однако случая прибегнуть к такой крайней мере не представлялось, потому что учитель, инстинктивно чувствуя неблагоприятные симптомы, мгновенно умерял свои заботы и попечение, вследствие чего сердечное согласие между двумя хитрецами восстанавливалось самым наилучшим образом, и посторонние не замечали, ценою какой эквилибристики достойный начальник и его рачительный секретарь умудряются избегать окончательного разрыва.
Однажды вечером, — к этому времени донья Луиса уже стала лучшим другом: дона Матео, который позволял ей баловать себя вниманием и отвечал на расположение матери Клотильды безграничной любезностью, — они долго рассуждали о браках и свадьбах и в шутку переженили некоторых друзей и знакомых, чтобы посмеяться над странностью этих вымышленных союзов. Наконец, словно это впервые пришло ей в голову, донья Луиса осведомилась:
— Скажите, дон Матео, но только совершенно серьёзно, хорошей ли парой были бы граф и моя дочь?
Дон Матео бросил выразительный взгляд в другой конец гостиной, где граф созерцал прекрасную Клотильду, которая со скучающим видом играла на фортепьяно одну из самых нежных мелодий итальянца Беллини.
— Ах, сеньора! — с притворной суровостью воскликнул секретарь. — До таких крайностей не следует доходить даже в шутках.
— Но это не шутка!
— Ба, сеньора, я вижу, вы сегодня в весёлом расположении духа!
Однако донья Луиса оказалась настойчива, так как всерьёз решила выпытать мнение дона Матео и убедить ого в том, что она вовсе не шутит.
Дон Матео не знал, как ему поступить, ибо граф, наверняка догадавшийся, что речь идёт о нём, внимательно смотрел на секретаря. Этот взгляд заставлял отставного латиниста беспокойно ёрзать па стуле. Он чувствовал угрызения совести: в тот вечер он много смеялся и шутил с хозяйкой дома и боялся, как бы граф не истолковал это превратно.
В довершение несчастья донья Луиса не оставляла его в покое.
— Сеньора, — взволнованно начал он, — над этим следует серьёзно подумать.
— Но, деточка, о чём же тут думать?