Мой граф
Шрифт:
Но тут гость увидел ее и встал, чтобы поздороваться.
Пиппа сделала вид, будто и не останавливалась поглазеть на него, и вошла с такой невозмутимостью, которую только смогла изобразить. Боже милостивый, он стал совершенно, абсолютно другим. Не осталось ни малейших следов боли, обиды или уязвимости. Глаза его были темными и непроницаемыми. Не выдавали никаких эмоций.
– Леди Пиппа. – Тон был безупречно сердечным, но, кроме этого, Пиппе в его приветствии ничего распознать не удалось.
– Лорд
И это был не праздный вопрос. Ей действительно хотелось знать, как он.
Он стал еще красивее с тех пор, как она в последний раз видела его. Ей пришлось собрать мозги в кучу, когда он склонил над ее рукой свою черноволосую голову.
– Как приятно снова видеть вас, – вежливо пробормотал он.
Лжец.
Пиппа отчаянно сопротивлялась тому замешательству, которое вызывало в ней теплое, смелое прикосновение его пальцев.
– Да, времени прошло немало, – отозвалась она, силясь изобразить сдержанную холодность, но безуспешно. Голос предательски подрагивал. В действительности Пиппа получала удовольствие от его прикосновения.
Он снова выпрямился.
– Не больше, чем наш обычный год. Но в своих странствиях я с нежностью вспоминал Пламтри и его обитателей.
– А мы вас, – сказала Пиппа, – и желали вам благополучного возвращения.
«Ко мне», – мысленно добавила она.
Они оглядывали друг друга внимательно, даже с пристрастием. Между ними теперь лежал целый мир. Ее товарищ по играм исчез уже давно, но не было больше и той искусственной дружбы, которая возникла между ними за годы. На ее место пришло… что же?
Она не могла сказать, что ненавидит его. Словно снят был какой-то слой, и остались только мужчина и женщина. Отвергнутая женщина. И мужчина, преданный двумя тайными любовниками и Пиппой, по крайней мере в его понимании.
– Мы так рады, что вы вернулись, – храбро изрекла она и села на стул рядом с мамой. – Как прошла ваша американская поездка?
– Продуктивно. Приятно. – Грегори сел на софу напротив дяди Берти и положил руку на спинку. Он держался в высшей степени непринужденно и очаровательно, но глубокие подводные течения между ними противоречили его словам и позе. – Встретил нескольких старых друзей, приобрел новых и к тому же посмотрел значительную часть лучшей архитектуры страны.
– Вы получили мое письмо? – осмелилась спросить Пиппа. – Я отправляла его на адрес в Саванне, который дала ваша матушка. Надеялась, что оно застанет вас. Но подозреваю, что не застало.
– Я его получил, да.
– И прочли? – храбро полюбопытствовала Пиппа.
– Конечно. – Он выгнул бровь. – Прошу прощения, что не смог ответить. Как-то потерял счет времени.
Да уж, точно.
– Бог мой, я и не ждала ответа. – Пиппа раскрыла веер и помахала им перед собой. – Вы же важный человек, милорд.
«И прыгай ты хоть в болото с этими жуткими американскими аллигаторами, мне плевать», – сказали ее глаза.
– Ну, о моей важности мы могли бы поспорить, – прозаично отозвался Грегори.
Потому-то она и была огорошена, когда впервые за долгое время их знакомства он посмотрел на нее так, словно у нее на теле не было ни единой нитки.
Как у него вышел такой взгляд? И почему он так посмотрел?
Она догадалась, что он всеми доступными способами использует против нее тот злополучный набросок – и, черт возьми, у него это получается. Очень хорошо получается.
– Значит, ваши родители тоже где-то здесь, недалеко? – поинтересовалась у Грегори мама в своей обычной застенчивой манере.
– Да, леди Грэм, они в Долише. Мачехе там нравится, и отец повез ее туда на несколько дней отдохнуть и подышать морским воздухом. Они очень хотели повидаться с вами, но отец почти все время занят в Уайтхолле. Они просили меня передать вам свое глубочайшее желание, чтобы вы как можно скорее приехали в Лондон в качестве их гостей.
– Как любезно, – рявкнул Берти.
– У вас такая чудесная семья, – заметила мама.
– Ваша потрясающая мачеха затмевает всех дам своего возраста, – высказался Жаба, что было грубо с его стороны, поскольку его собственная жена тоже возраста леди Брейди.
Вслед за этим в разговоре наступила неловкая пауза, и, когда Пиппа уже подумала было, что не выдержит больше ни секунды, дядюшка Берти многозначительно изрек:
– Кстати, о семье…
Он сидел в огромном алом кресле лицом к скромному огню, расставив свои коренастые ноги, спина прямая, живот выпячен, как подушка, и все потому, что он отказался прогнать корги, спящего позади него. Уголки рта опустились, и дядюшка воззрился на Грегори, сурово сдвинув брови.
Это означало, что сейчас Берти начнет разглагольствовать.
Пиппа приготовилась. Наверняка он станет делать то, что делал обычно, то есть сводничать, зная, что она собирается в Париж. А если так, то каким соперником за ее благосклонность он будет дразнить Грегори на этот раз? И как дядюшка Берти вообще умудрился кого-то заинтересовать? Ее приданое – ничто в глазах света: театры Берти после его кончины.