Мой любимый враг
Шрифт:
Вдруг из прихожей донесся шум. Хлопнула входная дверь. Отец. Если он сейчас пьяный, если полезет выяснять отношения – я точно умру. Просто кончусь и всё.
Я замерла, затаила дыхание. И тут же послышались шаги. Осторожные. Значит, по крайней мере, он не пьян, а то бы топал и всё крушил на пути.
Отец потихоньку приотворил дверь в мою комнату. Я притворилась, что сплю. Он не шумел, не издавал вообще ни звука, но я чувствовала его за спиной. Чувствовала, что он стоит рядом с кроватью и смотрит на меня.
Господи, да уйди уже. Дай мне
Отец вышел. Но только я вздохнула, как снова вернулся. Неужели догадался, что не сплю? Только не это! Я просто не в состоянии сейчас ещё и его выслушивать.
Он подошёл к кровати. Я вся напряглась, сжалась в комок. И вдруг он укрыл меня покрывалом. А потом едва слышно прошептал: «Прости меня, Танюша, прости меня…».
46
Таня уехала. Я не сумел её удержать. Можно было хоть тысячу раз попросить остаться, это бы ничего не дало. Я видел её лицо, слышал её голос. В таком состоянии она готова была бежать куда угодно, лишь бы не находиться рядом. И я ее понимал. И от этого становилось только тягостнее.
Я подвел ее. Ту, которую люблю так, что в груди больно. Ту, которую хотел защищать и беречь. Подвел ее в такой малости. И хотя я говорил себе, что позже она успокоится немного, выслушает меня, поймет и, может быть, простит, но сам понимал – не поймет и не простит. Как ни крути, но я ее предал. А самое скверное, что и снова поступил бы так же. Ну разве что взял бы с собой телефон.
Я снова набрал Таню, хотел узнать, как доехала, но, выслушав автоответчик, сообразил, что сотовый у нее разряжен. Зарядка от него болтается у меня где-то в сумке. Решил, утром схожу к ней.
Когда вернулся домой, понял вдруг, что замерз. Колотило меня так, что зуб на зуб не попадал, и пальцы от мороза скрючило. Включил чайник, и пока он шумел, закипая, сидел на банкетке и тупо пялился в одну точку. Ещё недавно, до прихода Тани, я думал, что сойду с ума. Внутри бурлило так, что не мог и двух секунд устоять на одном месте. Будто по венам текла не кровь, а кипяток. Не мог заставить себя сосредоточиться и спокойно подумать, что делать, куда поехать, где её найти. И вдруг наступило полное опустошение и отупение. Словно с ее уходом меня обесточили, выключили все функции организма, кроме самых примитивных. И мозг впал в анабиоз.
Чайник давно вскипел, а я не мог заставить себя встать, что-то сделать, даже элементарно достать кружку, налить чай. И дом был такой же пустой и безжизненный, как я. Промелькнула мысль, что отец до сих пор ничего не знает и надо бы ещё раз попытаться до него дозвониться, но…
На ватных ногах я поднялся с банкетки и отправился к себе.
Уверен был, что ни за что не усну, но, как ни странно, меня попросту вырубило. Я даже снов никаких не видел.
Отец вернулся под утро, веселый и пьяный. Проорал из коридора на весь дом:
–
За окном и светать ещё не начало. Я всё равно встал, умылся, спустился на кухню. Отец сидел за столом и курил.
– О, встал. Молодец. Кто рано встает, ну ты знаешь. Ну что, всё нормально? А то мать вчера вдруг запаниковала. Спит она? А ты вещи собрал? Дела свои доделал, какие там хотел?
– Нет, – буркнул я, наливая кофе.
– Ну ничего. У тебя еще есть полдня в запасе на сборы. Пока посплю немного. У Вяземских…
– Я никуда не поеду.
– В смысле? – сморгнул отец.
Я сел с кружкой напротив него. Глядя в его глаза, слегка осоловелые, повторил:
– Я никуда не поеду. Ни в Питер, ни ещё куда-либо. Я останусь здесь.
– Да как так-то?! – голос отца сорвался в фальцет. – Димка! Что за концерты? Ну, ей-богу, ты чего ломаешься, как девственница? То не поеду, то поеду, то опять не поеду.
– А я и не собирался ехать с тобой в Питер. Я хотел просто уйти из дома. С Таней Ларионовой. Знаешь такую? Знаешь. Это ее отца ты засадил на десять лет. Это её сестру убил Вадик. А я ее люблю. И она меня любит. И я прекрасно знаю, зачем ты сюда приехал. Питер, лицей, универ, ваши возможности – не надо всего вот этого. Мама тебе рассказала про нее. Попросила меня увезти, так?
Отец растерялся – смотрел на меня и хлопал глазами. Потом отвернулся, явно не зная, что сказать. Потом шумно вздохнул.
– Мда… А я говорил ей, что это дурацкая затея. Но она же мертвого достанет. Каждый день названивала, ну ты ее знаешь… И я ведь понимал, что зря лечу. Честно, даже не верил, что ты согласишься уехать. И прямо поразился вчера. Да и она тоже: то увези его, то умру без него… Раскудахталась вчера: плохое предчувствие, давай вернемся… Она спит ещё?
– Мама в больнице, – холодно ответил я, как чужому.
– Да? И что с ней? – приподнял брови отец. – Опять припадок?
– Инфаркт.
– О… – крякнул отец. – И как она?
– А ты как думаешь?
– Это когда же так, а?
Я вышел из кухни. Горло перехватило как удавкой. Как бы я сейчас ни злился на отца, но в том, что случилось с мамой – вина только моя.
Вчера, когда к дому подъехала машина, я решил, что это мое такси. Как раз ждал его с минуту на минуту. Схватил сумку, быстро спустился в холл и едва успел накинуть куртку, как дверь открылась и вошла мама.
С минуту мы стояли и смотрели друг на друга как в немом кино, совершенно неготовые к такой вот встрече. Хотя она, наверное, что-то и подозревала, раз вернулась. Но взгляд у нее все равно был ошарашенный и напуганный. Беззвучно открывая рот, она потрясенно смотрела то на меня, полностью одетого в уличную одежду, то на сумку. И всё, конечно же, поняла.
– Мам, – начал я, но заткнулся, не зная, что ей сказать. И чувствовал себя хуже, чем вор, которого застали врасплох за кражей.
– Дима… – сипло выдохнула она, будто с неимоверным усилием или через боль.