Мой мальчик

Хорнби Ник

Иногда, когда у него бывало настроение, он подавал заявления о приеме на работу по объявлениям из «Гардиан». Ему нравились страницы с вакансиями в сфере телекоммуникаций: ему казалось, он способен работать на любой из предлагаемых должностей. Какую сложность может представлять редактирование корпоративного строительного журнала, или ведение небольшого семинара по искусству, или сочинение рекламных брошюр для турагентства? Никакой, думал он и упорно писал потенциальным работодателям, что он – именно тот, кто им нужен. Он даже прикладывал свою биографию, которая умещалась на двух страницах. Ему казалось, что он замечательно придумал нумеровать их как «один» и «три», подразумевая тем самым, что страница номер два, отражающая его блестящую профессиональную

биографию, где-то затерялась. Предполагалось, что его письмо произведет великолепное впечатление и его пригласят на собеседование, где он выедет исключительно за счет своего обаяния. На самом деле никто не делал попыток с ним связаться, если не считать приходивших ему иногда стандартных писем с отказами.

По правде говоря, его это не волновало. Он посылал резюме, пребывая в том же настроении, под влиянием которого вызвался работать на раздаче бесплатных обедов и стал отцом Неда: его влекли эти элементы фантастической альтернативной реальности, которая не затрагивала его собственную жизнь, что бы она собой ни представляла. Ему не нужна была работа. Его все устраивало. Он достаточно много читал, смотрел по вечерам фильмы, занимался бегом, готовил хорошую еду для себя и друзей, ездил время от времени в Рим, Нью-Йорк или Барселону, когда скука становилась особо острой… Он бы не сказал, что жажда перемен владела им так уж сильно.

В любом случае в это утро он был несколько рассеян из-за событий прошедших выходных. Почему-то – видимо, потому, что он редко сталкивался с настоящей трагедией в течение своего обычного дня, состоящего из двадцати единиц времени с непременным разгадыванием кроссвордика в туалете, – почему-то он продолжал мысленно возвращаться к Маркусу и Фионе и думать, как они там. И за отсутствием в «Гардиан» объявления, которое бы по-настоящему его захватило, его начали посещать гнусные мыслишки о том, чтобы каким-то образом войти в их жизнь. Может быть, он нужен Фионе и Маркусу больше, чем Сьюзи. Возможно, он действительно может с этими двоими что-нибудь сделать. Он мог бы проявить к ним отеческий интерес, придать их жизни немного формы и яркости. Он построит с Маркусом глубокие доверительные отношения, будет водить его куда-нибудь время от времени – на футбол, например. А Фионе, может быть, не помешает иногда сходить в хороший ресторан или вечером в театр.

Утром он позвонил Сьюзи. Меган заснула, и она как раз только что села выпить кофе.

– Я просто хотел узнать, как там дела? – сказал он.

– Мне кажется, неплохо. Она еще не вернулась на работу, но Маркус уже ходил сегодня в школу. А ты?

– Спасибо, ничего.

– У тебя веселый голос. Все уладилось?

Если голос веселый, то, очевидно, все должно было уладиться.

– Да, все улеглось.

– А с Недом все в порядке?

– Да, все нормально. Правда, Нед?

Почему он это сделал? Это было абсолютно не нужно. Почему бы не оставить эту тему в покое?

– Хорошо.

– Слушай, может быть, я как-нибудь могу помочь Маркусу и Фионе? Сходить куда-нибудь с Маркусом?

– А ты хочешь?

– Конечно. Мне показалось, что он…

Что он что? Каким ему показался Маркус, если не слегка ненормальным и немного злобным?

– Показалось, что он славный. Мы хорошо поладили. Может быть, нам нужно как-нибудь продолжить общаться после того, что случилось?

– Давай-ка я спрошу Фиону.

– Спасибо. И было бы здорово поскорее увидеться с тобой и Меган.

– А мне по-прежнему страшно хочется увидеть Неда.

– Мы что-нибудь придумаем.

Ну вот, славная картина: большое счастливое семейство. В него, конечно, входят и выдуманный мальчик двух лет, и спятивший подросток двенадцати лет, и его мамочка-самоубийца, но по закону подлости всем, кто не питает любви к институту семьи как таковому, такие вот семейки и достаются.

Уилл купил журнал «Тайм-аут» и прочитал его от корки до корки в попытках обнаружить в нем что-то такое, чем двенадцатилетний мальчик

согласился бы заняться в субботу вечером, или, скорее, нечто, что дало бы этому мальчику понять, что он имеет дело не со средненьким, безнадежно отставшим от жизни мужчиной тридцати шести лет. Он начал с раздела для детей, но вдруг понял, что Маркус не похож на маленького ребенка, который удовлетворится кукольным театром или подобными нехитрыми развлечениями, да и на ребенка вообще: в двенадцать лет его детство закончилось. Уилл пытался припомнить, что ему нравилось делать в этом возрасте, но ничего такого в голову не приходило; зато он хорошо помнил, что ненавидел делать. А ненавидел он все то, что заставляли его делать взрослые, какими бы добрыми намерениями они ни руководствовались. Может быть, лучшее, что он мог сделать для Маркуса, это предоставить его в субботу самому себе: дать ему денег, привезти в Сохо и оставить там. Но он понимал, что, хоть он и заработает тем самым много очков по шкале крутизны, по шкале ответственности лиц, временно заменяющих родителей, не получит ничего. А что, если это станет отправной точкой в карьере Маркуса в качестве мальчика по вызову и мать его больше никогда не увидит? Тогда Уиллу придется нести за это ответственность и, возможно, даже раскаиваться.

Кино? Видеоигры? Каток? Музеи? Картинные галереи? Магазины? «Макдоналдс»? Господи, как людям удается пережить детство, не впав в многолетнюю спячку? Если бы ему предложили заново пережить собственное детство, то, едва потеряв интерес к Кристоферу Робину [25] , он бы погрузился в спячку и попросил разбудить себя только тогда, когда придет время жить по-настоящему. И нет ничего удивительного в том, что молодых людей привлекают преступность, наркотики и проституция. А преступность, наркотики и проституция привлекают их оттого, что сейчас им это все предлагается на выбор – все эти захватывающие, интересные и привлекательные новые возможности, которых он в свое время был лишен. Главный вопрос заключался в том, почему его поколение было таким апатично и неизобретательно законопослушным? Особенно учитывая, что в его времена не было легкого алкоголя, австралийских сериалов и куриных окорочков, которые сходят за развлечение для молодежи в современном обществе.

Он уже начал думать, может ли быть выставка «Лучший фотограф дикой природы» в конкурсе корпорации «Британский газ» еще скучнее, чем называется, когда зазвонил телефон.

– Привет, Уилл. Это Маркус.

– Привет. Надо же, а я только собирался…

– Сьюзи сказала, что ты хочешь со мной куда-нибудь сходить.

– Да, ну, это только…

– Я пойду, если ты разрешишь мне взять с собой маму.

– Извини?

– Я приду, если ты возьмешь и мою маму. У нее нет денег, так что или нам придется пойти в какое-нибудь дешевое место, или тебе придется за нас заплатить.

– Ага. Маркус, говори, что у тебя на уме, не ходи вокруг да около.

– Я не знаю, как еще это объяснить. Мы бедные. А ты нет. Поэтому ты платишь.

– Нет проблем. Я просто пошутил.

– А, я не понял.

– Нет, послушай, я вполне нормальный и ничего такого с тобой не сделаю. Я просто думал, что, может, будет лучше пойти куда-нибудь вдвоем.

– Почему?

– Ну, дать твоей маме отдохнуть?

– Ага, ясно.

Вдруг, с опозданием, он понял. На прошлых выходных они именно этим и занимались – давали его маме отдохнуть. А она, отдыхая, проглотила целый пузырек таблеток и подверглась промыванию желудка.

– Извини, Маркус. Я такой тупица.

– Ага.

– Конечно, пойдем вместе с мамой. Это будет здорово.

– И у нас нет машины. Так что приезжай на своей.

– Хорошо.

– Можешь захватить своего малыша, если хочешь.

Он засмеялся:

– Спасибо.

– Пожалуйста, – ответил Маркус. – Так будет справедливо.

Уилл начинал замечать, что сарказм абсолютно сбивает Маркуса с толку, а значит, прием действует безотказно.

– В субботу вечером он опять будет у мамы.