Мой обман

Тимофеева Ольга Вячеславовна

— Я могу увидеть жену? Она сейчас в реанимации у вас, — спрашиваю у открывшей дверь женщины.

— Нет, конечно, мужчина, вы что? — Она одной фразой заземляет меня. Я почему-то вдруг решил, что всемогущий и смогу в любую дверь войти. Это ведь моя Лера там.

— Как она, скажите?

— Идет операция, я передам врачу то, что вы тут ждете, как только закончится, он к вам выйдет.

— Что с ребенком?

— Еще идет операция, я не имею право ничего говорить.

И захлопывает передо мной дверь.

Как сейф с чем-то ценным захлопнула, а мне ключ не дала.

Я набираю

Марка, чтобы все рассказать ему. Вдвоем легче подумать, а вдруг… Но вдруг не случается. У Марка тоже другая группа крови, про Алису и не спрашиваю уже.

Мама звонит, а я не могу с ней говорить. Не знаю, что говорить. Слова в горле застревают.

Я растираю лицо, чтобы лучше думалось и в это время двери лифта напротив медленно раздвигаются.

Если бы взглядом можно было убивать, то я бы уже лежал трупом. Теперь-то он точно знал, кто я и как усложнил его жизнь. Но я не жалею об этом. И никогда не пожалею. Единственное, что я не учел, что это коснется его дочери. Причем очень сильно. Так, что за ее жизнь придется постоянно сражаться.

И вот он тут.

Я встречаюсь взглядом с тем, кто забрал одну жизнь и сейчас как бог распоряжался другой. Вместе с медперсоналом едут к дверям реанимации, куда меня не пустили, и я тут же поднимаюсь, чтобы пройти с ними. Плевать, как это выглядит. Но я тоже имею право знать о ней.

Но отец Леры поднимают руку вверх, останавливая меня.

— Он не пойдет. — Кивает на меня и переводит взгляд на жену.

И его жена притормаживает инвалидную коляску, которую катит и еле заметно машет мне головой в сторону, чтобы не перечил. И мне хватает его заплаканного взгляда, чтобы понять, у кого есть подходящая группа крови и кто теперь решает, кому жить, а кому нет. А главное, кто сейчас чувствует себя Богом и может ставить условия.

Я киваю в ответ и отхожу в сторону, оставаясь за дверями реанимации. А через секунду оттуда выходит мама Леры.

— Меня тоже не пустили.

— Он поможет ей?

— Поможет. Иначе бы мне пришлось вызвать охрану и привезти его силой.

— Вы инвалид? — слышим голос за дверью и затихаем. — Мы не имеем права брать кровь у таких доноров. Это опасно. — У меня снова все внутри переворачивается и взрывается.

Да когда уже это закончится?!

— Бери уже, — слышу настойчивый голос ее отца. — Дочь мою угробить хотите? Ничего сделать нормально не можете, как будто крови мне не хватит.

— Нам не положено и сначала все равно надо проверить, подойдет ли.

— Ну так проверяй быстрее. — Кажется на все отделение слышно только его. — И главврачу звони, сейчас я с ним поговорю.

Сейчас я даже рад, что он такой. Настойчивый и требовательный. Даже удивительно, как Лера смогла противостоять ему. Как он вырастил дочь, которая при всей хрупкости не сломалась под его прямолинейностью…

— Это Орлов… — Его громкий голос перебивает мысли. — Да, добрый день, своим тут скажите, чтобы кровь мою скорее переливали, а то дочь при смерти, а они выбирают и с бумажками разобраться не могут. — Общается уверенно, судя по всему с главврачом, а значит знает его хорошо. — Да нормально все будет, ну подумаешь крови немного откачают…Так, все слышали? Главный разрешил, поэтому

давай уже быстрее свои бумажки, подписываю и дело делаем, а не сопли жуем.

— Анализы готова, кровь подходит для переливания девушке.

— Ещё бы…

Все замолкают и наступает тишина. Чудо, что он смог уговорить их.

Я не могу не быть благодарным сейчас человеку, которого когда-то ненавидел. Никогда не думал, что готов сам его на руках нести, делать все, что он хочет, лишь бы спас их.

Переплетаю пальцы и утыкаюсь в них лбом.

— Миша, не теряйте веру, с ней все будет хорошо, раз его взяли, значит кровь еще нужна, а значит она жива.

Мать Леры кладет руку мне на ладони и сжимает их. Нам только и остаётся — верить. Когда помочь нельзя.

— Здравствуйте, — слышу тихий голос в дверях. И голову поднимать не надо, чтобы не узнать Алису. — Как она?

— Пока ничего не знаем, — отвечает мама Леры.

— Зря ты приехала. Зачем тебе волноваться лишний раз.

— Миш, я не смогла сидеть дома. Там ещё больше изведу себя.

— Марк знает?

— Знает, сейчас тоже приедет.

— Алиса, правда, не надо было. Вы себя не бережете, а потом вот так получается.

— Я не могу не быть рядом с вами. Вы же мне как семья.

Мы все замолкаем и погружаемся каждый в свои мысли. А может просто прислушиваемся к тому, что творится за дверями. Как она и как ребенок. Что вообще происходит? И я отчаянно пытаюсь хвататься за то, что молчание лучше, чем плохие новости. Значит, что-то делают. Значит, жива. Значит, есть ещё шанс.

Я смотрю на часы… Прошло минут десять всего, а кажется уже полдня. Я снова слушаю каждый шорох, а в каждом шаге жду, что вот кто-то выйдет и скажет, что все хорошо. Но спустя какое-то время, наоборот, начинается движение. Непонятная суета за дверьми. Но слов не разобрать.

В таких условиях каждое непривычное шуршание примеряешь к себе. И мозг сразу рисует тысячу вариантов того, что там происходит.

Шум за дверями усиливается. Но мы молчим. Только переглядываемся изредка. Никто не хочет озвучивать мысли.

Но как-будто что-то пошло не так. Все знают, кроме нас, и хоть бы кто сказал, что там происходит и с кем. Может, уже все позади и Лера с ребенком в безопасности.

— Я не могу больше ждать, — первой поднимается Алиса и начинает ходить из стороны в сторону по коридору. И дёргает за ручку двери, чтобы попасть в отделение. Но там закрыто. Сам бы уже выломал эту дверь. Но это только усложнит все и отвлечет от операции. А за то, что наврежу, ещё больше буду себя винить.

— Черт.

Ее волнение сильнее повышает напряжение во мне. Мне бы сейчас побыть с тем, кто успокаивал бы, а не волновал.

Я не знаю, сколько ещё времени проходит, но когда замок в двери наконец щелкает, Алиса первая оказывается около врача. А следом встает ее мать.

Я же считываю то, что на его лице. Усталость неимоверная, даже капли пота не все вытер, что выступили на лбу. Поджимает губы, медля и подбирая слова…

Врач тяжело вздыхает, стягивая с головы шапочку и смотрит на них. Ноги не держат, но я тоже поднимаюсь и иду в их сторону, пока не слышу на полпути его похоронное: "Мне жаль".