Мой папа - плейбой
Шрифт:
— Привет, брат.
— Привет.
— У меня для тебя дерьмовые новости.
— Ты просто мастер, как их подать… — хмыкнул Богдан, пряча за невеселой улыбкой свою настороженность.
— Прости, Бо. Но это тот самый случай, когда, как ни подай…
— Ближе к делу.
— Это касается твоей сестры. Она… умерла, бро. Мне очень жаль.
Несколько долгих секунд Богдан молчал, тупо глядя в выцветшие глаза Ритиного деда.
— Бо… ты меня услышал, дружище? Там есть люди, которые проследят, чтобы все прошло самым достойным образом…
— Спасибо…
— Я
— Нет. Просто сбрось мне контакты людей, которых ты нанял. Дальше я сам…
— Ты точно в порядке, потому что…
— Просто скинь номер.
Богдан сбросил вызов. Низко-низко склонился, между широко расставленных ног, делая жадные вдохи.
— Эй-эй, дружок! Ну, что ты? Ну-ка, вот… На, выпей маленько!
Связерский вскинул обезумевший взгляд на Николая Ивановича и, как под гипнозом протянув руку, опрокинул в себя самогон.
— Еще… — скомандовал он.
— А худо тебе не будет?
Замотал головой и не то чтобы доходчиво, но пояснил:
— Не могу… Не справлюсь…
— Тогда пей! Что случилось хоть?
— Сестра умерла… Сестра… Я пойду… можно я… возьму и пойду?
— Да куда ж ты пойдешь, глупый?
— К реке пройдусь… Не могу… — повторил опять севшим голосом. Дернул ворот футболки так, что тот затрещал по швам. Подхватил бутылку самогонки, сбежал по ступенькам беседки и, с трудом открыв калитку, побрел, куда глядели глаза.
Время существовать перестало. Как будто все привычные пространственные ориентиры стерлись, заштриховались болью. Богдан сидел на берегу и слепо смотрел вдаль. Он не успел. Не успел на какой-то миг. Ведь думал, думал найти сестру… Но так боялся увидеть, что с нею сделали время, жизнь и водка, что все откладывал. А теперь поздно. Он никогда не успевал. Кошмарный сон какой-то. Ведь только в кошмарах бывает, что ты куда-то бежишь-бежишь сквозь туман, спотыкаясь и падая, а когда до цели остаются какие-то миллиметры — она ускользает, и ты замираешь, скованный ужасом, сжимая в руках пустоту.
А он всю свою жизнь гнался… И вот итог.
Рядом послышался легкий шорох.
— Далеко же ты забрел…
— Рита… ты что… ты что здесь делаешь?
— Да вот. Проезжала мимо. Думаю, дай заеду… Ну… что такое? Что случилось?
— Ленка умерла… Я… я так и не успел. Опять не успел…
От него, наверное, несло, как от помойки. Черт… да он ведь прикончил всю ту бутылку! Но она села рядом и, осторожно погладив Богдана по волосам, опустила его голову себе на колени. И, может быть, от этой нежности, а может быть, во всем виновата горькая — он заплакал. Впервые за долгие, долгие годы.
Глава 21
Рита вела машину максимально осторожно. Притихший Связерский сидел рядом, уткнувшись лбом в стекло, по которому скользили блики проносящихся мимо фонарей. То, что она испытывала в тот момент, было неправильным и опасным. Эти эмоции приближали ее к другим, тем, поддаваться которым она не имела права, но противиться которым не было сил. Мягкая ладошка сместилась с рычага переключения скорости и осторожно накрыла большую руку. Они молчали. Слишком много всего Связерский себе позволил сказать там, у реки. Слишком много правильных слов прозвучало. Тех слов, которые Рита, наверное, хотела услышать. Слов раскаяния и вины. А теперь пришло время молчания.
Богдан повернул кисть и переплел свои пальцы с ее, не позволяя отстраниться. Сердце подпрыгнуло и на бешеной скорости устремилось куда-то вниз. И было просто списать свои чувства на жалость, да только Рита давно уже предпочитала правду. Трепетать ее заставляло другое. Совсем не уместное в этот момент чувство.
— Хочешь… хочешь, я завтра пойду с тобой?
Богдан повернулся к ней лицом. Нерв на его щеке дернулся.
— Нет… Спасибо, но нет.
— Оу… — растерялась Рита. Признаться, она ожидала другого ответа, ну… что ж. Значит, она опять переоценила свою для него важность. Глупо. Как же глупо это все, боже мой…
— Нет, ты не поняла… Я не хочу, чтобы эта грязь тебя хоть краем задела. И Марку… пожалуйста, не говори ни о чем.
Рита пожала плечами. Они оба понимали, что Марику не стоит видеть отца в таком состоянии. Потому-то они и уехали с дачи посреди ночи. Но вот во всем остальном…
— Богдан, тебе нечего стесняться.
Связерский хмыкнул.
— Я стеснялся их всю свою жизнь.
— Немудрено! Ты ведь был ребенком…
— Да… Но, все равно. Пока не говори. Я… сам как-нибудь все ему объясню.
— Как скажешь.
Рита припарковалась на не занятом, к счастью, месте у подъезда.
— Пойдем?
— Куда… — растерянно оглянулся Богдан, осматриваясь. Осекся, бросил на Риту все еще пьяный, немного расфокусированный недоверчивый взгляд.
— Переночуешь у нас, — пояснила она, отводя глаза, — не нужно тебе сейчас быть одному.
Связерский кивнул, выбрался из машины и побрел к подъезду. Он не шатался и не падал, хотя, если верить деду, и выпил в одно лицо бутылку пятидесятиградусного самогона. Но, наверное, для такого здоровяка — это не то, чтобы много. В тесной кабинке лифта его мощь ощущалась как-то особенно. Рита провела взглядом по порядком испачканной серой футболке, облегающей идеальные мышцы груди, и залипла на ямке между ключиц, где судорожно бился пульс.
— Хорошее же я представление устроил… — просипел Связерский.
Рита облизала губы и, наконец, решилась заглянуть ему в глаза. Красные, измученные, воспаленные…
— Ты ничего такого не сделал. — Смущенная Марго залезла в сумочку, ругая себя, что не приготовила ключи заранее. — Осуждать тебя некому. Все свои…
— И ты?
— Что? — проклятые ключи никак не находились.
— И ты моя?
Рита вскинула ресницы и в тот же миг отвела взгляд. Наконец найденные ключи позвякивали в дрожащих руках и никак не хотели попадать в замок. Но с горем пополам дверь удалось открыть. Ладонь нашарила выключатель. Яркий свет ослепил.