Мой папа - плейбой
Шрифт:
Рита протянула ладонь и коснулась мужчины со спины. Его тело было напряженным, твердым, как мрамор.
— Ты пришла…
— Я пришла. Не могла не прийти…
— Снова жалеешь?
— Не знаю. Просто чувствую, что нужна тебе.
— Считаешь меня слабаком, после вчерашнего?
— Нет. А теперь давай помолчим…
Связерский сглотнул и, помедлив секунду — кивнул, соглашаясь. Дернул воротничок на рубашке. Переплел их пальцы. На них стали обращать внимание, то и дело бросая в их сторону заинтересованные взгляды. Начавшийся дождь прекратился, так и не
— Какого черта они…
Богдан сделал шаг вперед и с такой силой сжал руку Марго, что кисть прострелило болью.
— Кажется, собираются поминать…
— Водкой?! На кладбище?!
— Некоторые так делают… — пробормотала Рита, не то, чтобы оправдывая происходящее, но Связерский ее уже не слышал. Он катком пёр вперед, поскальзываясь на размокшей глинистой почве и едва не падая.
— Ну-ка, забирайте все это дерьмо, и чтобы вашего духа здесь не было! — прорычал он.
— Да вы поглядите, кто явился, люди добрые! Неужто наш блудный сынок? Во! А я вам что говорил?! Это я его вырастил! Я! — бил себя в грудь пьянчуга.
Богдан обернулся, впервые за столько лет заглянув в глаза отцу. Рита держала его за руку, опасаясь, что тот наломает дров. Ничего не понимающий Пит тоже подошел на всякий случай поближе.
— Убирайтесь отсюда. Даю две минуты, — мертвым голосом проговорил Богдан.
— Сынок… Ой, сы-ы-ы-нок! — влезла в разговор его мать, — да мы ж по маленькой. Помянуть ведь… святое дело.
Лицом Богдана пробежала мучительная судорога. Несколько секунд он, кажется, даже сказать ничего не мог. Лишь шевелил губами.
— Водки на кладбище не будет. Я… так… сказал.
— Итить его… Во, раскомандовался! А ты кто такой… носило его где-то десять лет, а тут — здрасти, нарисовался! Командует!
Богдан снова дернулся. Рита повисла у него на руке. Крупные капли опять забарабанили по крышке опущенного в яму гроба. Копачи перетаптывались с ноги на ногу, не решаясь продолжить работу.
— Заканчивайте, — скомандовал им Богдан. — А вы уебывайте отсюда. Ну, живо, все! Пошли на хер…
— Тише-тише, хороший мой… Тише… — шептала Рита, навалившись ему на грудь и удерживая мужчину из последних сил. Ноги ехали по земле, каблуки застревали. Её трясло от происходящего. От этой грязи, в которой он не хотел, чтобы она запачкалась. От ужаса и боли. А потом среди людей заплакал ребенок. И Богдан замер. Опустил ресницы, поймав полный слез взгляд маленькой крохи.
— Убирайтесь, — устало повторил он, не сводя взгляда с малышки.
— Пойдем, Катерина… Совсем спятили звезды эти заокеанские, — обратилась к его матери еще одна женщина. Бубня под нос и причитая, алкаши потянулись к воротам.
Оглушающе громко прогремел гром. Дождь хлынул, будто кто-то на небе открыл огромные краны. Богдан отступил.
— Бодь… — прошептала Рита.
Но он лишь покачал головой. А потом, согнувшись пополам, обхватил голову руками. Поверх него Рита встретилась взглядом с Питом. Кивком головы дала знак — оставить их наедине. Тот, к счастью, понял.
— Ну, все… Малыш, слышишь? Все позади…
Рита присела возле него и обняла за плечи. Дождь хлестал по спине, стекал по волосам, пропитывал насквозь одежду. Они не замечали ничего. Сколько длились эти объятия? Может быть, ни один час… Многим позже Богдан отстранился. Встал, опираясь рукой на бетонную оградку. Потянул Риту за собой.
— Пойдем… — просипел он и потянул ее к выходу. — Черт, я забыл вызвать такси…
— Мы на колесах.
— Мы?
— Пит тоже приехал… — закусила губу Рита. — Он переживает за тебя.
Богдан хмыкнул. Но все же подошел к машине. Ставински выбрался из салона. Приобнял друга и похлопал его по плечу:
— Держись, брат. Мы рядом. Ребята хотели прыгнуть в самолет и примчаться, но я сказал им, что тебе не до этого.
— Спасибо, — сглотнул Богдан. — Ты не такой уж козел, — криво улыбнулся он. — Но все равно держись подальше от моей женщины.
Рита закатила глаза и первая скользнула в машину. Хорошо, что Питу ничего не пришлось объяснять. Еще одних разборок сегодня она бы просто не выдержала. На сиденье рядом с ней уселся мокрый с ног до головы Связерский.
— Извини за безобразную сцену.
— Ты ни в чем не виноват.
— Виноват… Мне уже давно стоило избавиться от этого дерьма. Вырасти… ты, кажется, так сказала?
— Богдан…
— Да, брось! Это ведь чистая правда. Только вот ни черта у меня не выходит. Я лишь думал, что вырвался из этой трясины. Ни хера подобного… Она внутри меня. Я ей как теплой водкой нажрался, а хмель никак не сойдет. И права ты… такой мужчина тебе на хрен не нужен.
— Богдан… — повторила Рита, сглатывая слезы.
— Не стоит тебя! — не слушая ее, гнул свою линию Богдан. — Я не стою…
Рита молчала. Совершенно сбитая с толку, она не знала, что говорить. Её безумно тянуло к Богдану. Безумно… Но и просто отбросить его слова она не могла. В них было слишком много правды. Это в юности она могла без оглядки сжигать себя, лишь бы только согреть своего Кая. Теперь же Рита понимала, что так нельзя. Любовь — это не крематорий. Это нечто совсем другое.
В идеале Богдан должен сам в себе разобраться. Найти силы растопить лед, сковавший его горячее сердце, и набраться мужества двигаться дальше. Не убегать слепо от своего прошлого, а просто смириться с ним. Иначе — оно не отпустит. И тот маленький недолюбленный мальчик никуда не уйдет. Не отдаст свою территорию взрослому, так нуждающемуся в счастье мужчине.
Богдан сжал ее руку и отвернулся к окну, в котором из-за дождя ничего не было видно. Дороги подтопило. Пит ехал не спеша. Когда они добрались до Ритиного дома, дождь почти прекратился.
— Спасибо, Пит. Зайдешь, или… — для приличия поинтересовалась Рита.
Тот улыбнулся, демонстрируя шикарную работу дантистов:
— Нет, красотка. Я потом позвоню.
— Черта с два… — огрызнулся Богдан, но запнулся, испытывающе глядя на Риту.
— Черта с два, — подтвердила та. — Мой парень нервничает, когда мне звонят всякие другие плохие парни.