Мой персональный миллионер
Шрифт:
Тогда я знала, зачем мне это нужно. У меня была цель. А сейчас я лежу под капельницей, смотрю в потолок, а мой ребёнок, цыплёнок мой высиженный, с чужими людьми. Это мучило, выворачивало наизнанку, не давало покоя. Домой хочу. К Соньке, орущему Сатане, снова не спать. А сама тут…лежу.
Молоко не вернулось. Мало того, мой врач, пожилая женщина, приятная и мягкая на вид, но с железным стержнем внутри, была категорична.
– Какое кормление, мамочка? Ты на себя посмотри. Гемоглобин – шестьдесят восемь. Вес сорок шесть килограмм. Ты в могилу себя хочешь свести? – я отворачивалась, давясь слезами и обидой. – Понимаешь, Лида, ты даже не больна. У тебя организм забастовал. Мы сначала руками разводили, лошадиные дозы антибиотиков вгоняли.
– Не помню, – буркнула я. Надежда во мне умирать отказывалась. – Если я здорова, то может, домой отпустите?
– Вот откормим тебя витаминками и железом, отоспишься, хотя бы килограмм наберешь и пойдёшь домой. Кушай вон, лучше, благоверный тебя завалил, – и показывала на тумбочку, которая была забита дарами Германа, я уже всю палату кормила.
Врач качала головой и уходила. Я плакала, и ела через силу. Самочувствие и правда становилось лучше. Когда Герман привозил мою дочку, я доходила до окна даже не качаясь. Махала им рукой, улыбалась. Мне казалось, что Сонька выросла. Подросла за эти несколько дней. Возможно ли это? И опять – все без меня. Растёт без меня, кушает, спит. А она моё счастье, ничье больше. Гришка просто донор, ни на что он больше не годится. А Герман…просто страница. Получит своё наследство и растворится в туманной дали.
Когда силы вернулись ко мне в почти полной мере, я стала гулять по коридору. До конца отделения – стеклянные двери, запертые, лестница, ведущая на свободу, туда, куда мне так хотелось. Медсестра улыбалась. Все они знали, что я сбегу, недорого возьму. И поглядывали за мной краем глаза.
Через неделю мой гемоглобин взлетел на двадцать пунктов, а вес на килограмм. Может быть и правда, я просто устала? Я с нетерпением ждала врача – вот сейчас выпишут. Я чувствовала себя отдохнувшей, а на эту больницу уже аллергия. Хотелось нормально принять душ, поесть нормальной еды. Герман, конечно, меня баловал, даже из ресторанов на вынос приносил. Но во-первых хотелось своего. А во-вторых, я устала от заботы чужого человека. Мне было неловко её принимать. И помощь с Сонькой, и няня эта, у которой нет сотового, и поэтому я не могу с ней поговорить, и вообще, она не уважает современную технику. Все эти вот вкусняхи и лекарства, которые он приносил. Я привыкла полагаться на себя, так надежнее. Уж я то себя не предам. А все остальные могут исчезнуть стоит только к ним привыкнуть.
– Домой? – спросила я, стоило доктору войти в палату. – Уже пятница, если сегодня не выписать, то до понедельника.
Та, от которой зависела моя судьба, неторопливо зашуршала бумажками. Я и так все результаты последних анализов могу наизусть рассказать. К чему тянуть время? Наконец, она отложила папку на кровать рядышком.
– Сейчас подготовлю выписку, можешь мужу звонить, – я завизжала и зыпрыгала, врач сначала улыбнулась, потом нахмурилась. – Имей ввиду, ещё раз так попадешь, месяц не выпущу. Не надо тащить все на своём горбу – у тебя муж есть. Ничего страшного не случится, если пару раз в неделю помучается он, а ты поспишь.
– Обязательно, – обещала я, начиная собирать свои вещи.
Не говорить же ей, что у меня по сути мужа нет. И изображает он заботу лишь потому, что ему надо зарабатывать очки в идиотском соревновании. И стоит мне вернуться домой, как мы окажемся по разные стороны лестничного коридора. И слышать его голос я буду лишь тогда, когда он поёт в ванной. Хотя, может, иногда, мы будем встречаться возле подъезда…
Я позвонила Герману, сложила вещи и села ждать. Все, что он мне притащил, раздала соседкам – двум забавным бабулькам, с которыми я успела подружиться. Цветы были в горшочке, поэтому не завяли, я поставила их на подоконник. А одежды у меня мало. Шорты, футболка, халат, плюс сменные, и нижнее бельё. Три пары красивых новых носочков с бирками, естественно, и наверняка дорогущие. К выписке мне привезли джинсы и свитер, все остальное он привезет сейчас.
Выглянула в окно – наверняка лёгкий морозец. Ночью шёл снег, а сейчас остался только островками под деревьями и в тенистых местах. Скоро зима. Гришка не брал трубку. Придётся покупать теплую одежду, как не кстати.
О миллионе, лежащем в одном из многочисленных шкафчиков моей кухни я тогда не вспомнила – вообще забыла напрочь. Поэтому напряженно высчитывала, откуда лучше взять деньги и в какую сумму уложиться, когда телефон засветился экраном и объявил – Герман уже внизу.
Я подхватила сумку. Мне наконец отперли двери отделения, вниз по лестнице я скатилась почти кубарем. У Германа на руках Сонька. Она и правда, как будто выросла. Хватаю её на руки, смеюсь, дышу ею, целую холодные щечки. Она морщится недовольно, но так знакомо. Скорее домой, моя дочка, никому не отдам! Горьким сожалением отдаётся мысль, что больше я её кормить не смогу, но я гоню её прочь. Главное, мы здоровы и рядом. Многим вообще не удаётся кормить грудью, а я смогла больше трёх месяцев! Я – счастливица.
Герман мнется, чувствует себя лишним. Наконец протягивает мне пакеты. Один продолговатый, другой наоборот, толстенький. Я недоумеваю – моё пальто и кроссовки столько места не займут.
– Что это?
– Эмм…вещи.
Я взяла оба пакета. Вытряхнула их содержимое на стулья. Открыла выпавшую коробку. Сапоги. Из настоящей, идеально выделанной кожи. Мягкие, деньгами пахнут. Высокое голенище, каблук самое то – умеренно высок. Мне же Соньку на руках носить.
Во втором пакете пуховик. Не китайский, внутри которого синтетический наполнитель, а самый настоящий. Наверняка безумно дорогой.
– Что же ты шубу не притащил? Песца, ну или норку на худой конец?
– Испугался, что не возьмёшь.
Герман обрадовался. Улыбнулся. Видимо и правда, переживал, как я на его подарки отреагирую.
– Ну и правильно подумал. Иди, возвращай в магазин. Мы с Сонькой домой.
Я накинула поверх свитера халат. До дома не так уж далеко, дойду. Завязала тесемки. Взяла дочку на руки, и пошла на улицу поямо в тапочках. Всего лишь октябрь, ничего страшного. Герман шуршал пакетами сзади, я решительно шагала вперёд.
Идти в тапочках в октябре, откровенно говоря, некомфортно. Это я поняла, отшагав уже метров пятьдесят. Мало того, что ноги мерзнут, так ещё и прохожие оборачиваются, а я ведь ещё территорию больницы не покинула. Я прекрасно понимала, что совершаю глупость, но остановиться не могла. Хотя так легко сдаться — просто сесть в машину, блестящую, теплую, которая черепашьим шагом ползет рядом. Но глупое упрямство гонит вперёд, и не совладать с ним, даже если уступить хочется — я слишком привыкла все делать сама. И одна лишь возможность того, что кто-то может решать мои проблемы, пугает. А вдруг я привыкну? Расслаблюсь. А Герман получит своё наследство и свалит в туманную миллионерскую даль. А я останусь тут, на донышке, и все мои проблемы со мной.
— Может, ты сразу мне Соньку отдашь? — спросил Герман в открытое окно.
— Это ещё зачем?
Герман вздохнул, устало. Наверное, устал, наверняка даже. И его жалко, и себя, что греха таить.
— Ну как зачем? Ты сейчас ещё с полкилометра оттопаешь, свалишься, обратно в больницу поедешь. А ребёнок опять мне. Так, может, чтобы не затягивать, сразу мне её? Я бы домой поехал, а ты топай потихоньку.
Я сломалась. Открыла дверь, села на заднее сиденье, Соньку уместила в люльке. На машине, стараясь не встречаться с Германом взглядами в зеркале, до дома меньше десяти минут — меня отвезли в ближайшую районную больницу. У подъезда, слава богу, никого — осень всех разогнала по домам. Я поднялась на этаж и только сейчас вспомнила, что у меня даже нет ключей от квартиры . Я уже расслабилась! Стою, жду, пока мне дверь откроют. Поблажки к себе недопустимы, я должна быть тверда, как сталь.