Мой Рагнарёк
Шрифт:
– Не тараторь, Паллада, – с царственной снисходительностью сказал одноглазый. – Я не собираюсь к Аиду. Он не производит впечатление хорошего собеседника, с которым приятно осушить чарку меда в звездную ночь. Да и пес с ним, с твоим родичем! Я только что начертил защищающую руну над входом в твой дом. Этот знак называется Эйваз, и его предназначение – отвращать зло, увеличивать силу и защищать от врагов. Именно то, в чем мы сейчас нуждаемся. А перевязывать мою руку нет нужды: рана уже затянулась.
– Так это знак защиты? Спасибо, – улыбнулся Марлон Брандо. – Думаешь, он поможет?
– Сомневаюсь, –
– Мой облик – не твоя забота! – гордо ответствовал Марлон Брандо. Потом сменил тон и добавил почти виновато: – Знаешь, сначала это действительно была просто причуда. Но в последнее время это мужское тело кажется мне чем-то вроде теплой одежды или даже кольчуги. Когда я принимаю его облик, я чувствую себя спокойнее, словно бы и правда верю, что смерть не узнает меня, если все-таки придет за мной. Видишь, Один, я стремительно глупею, как и все остальные, – и даже не стыжусь в этом признаться!
– Брандо уже второй раз назвал этого парня Одином, так что я угадал, к сожалению! – шепнул я Джинну. – Что ж, ничего не попишешь! Но от кого им потребовалось защищаться, хотел бы я знать? От меня вроде еще рано – особенно если учесть, что мы идем в другую сторону… И между прочим, Один назвал Марлона Брандо Палладой, а потом – Афиной. Неужели это сама Афина Паллада, собственной персоной? И если я все правильно понял, она просто изменила внешность… В таком случае у этой мудрой – если, конечно, верить мифам – богини на редкость банальный вкус. Почему именно Марлон Брандо? На ее месте я бы…
Джинн укоризненно на меня покосился. Можно было подумать, что мы сидим в кинотеатре и я не даю ему спокойно посмотреть фильм. Но я устыдился и заткнулся. Оно и к лучшему: события на экране телевизора были гораздо увлекательнее моего монолога.
Во-первых, там появилось еще одно действующее лицо. Сначала я никак не мог понять, что это за существо. Оно было определенно похоже на очень большую собаку, но я никогда в жизни не видел, чтобы у взрослой собаки была такая непропорционально огромная голова, толстые, как у щенка, лапы и подметающие землю уши. Потом я понял, в чем дело, и совершенно обалдел. Это была игрушечная собака. Здоровенный плюшевый пес, который тем не менее вел себя как самый настоящий живой домашний любимец: крутился под ногами, пытался водрузить свои комичные толстые лапы на плечи Одина и восторженно повизгивал.
– Оставь меня в покое, волчий корм! – проворчал Один. – Еще, чего доброго, перемажешься моей кровью – кто ведает, во что ты тогда превратишься? Хватит с нас и тех чудовищ, которыми населил мир безумец Лодур.
– А может быть, это пойдет ему на пользу? – предположил Марлон Брандо.
– Может быть. Впрочем, ничто не поможет этому отродью стать настоящим зверем… Знаешь, Паллада, я бы не отказался от хорошего ужина. У меня был трудный день.
– Мне как раз очень хотелось спросить, где ты пропадал, – кивнул Марлон Брандо, слегка пригибаясь, чтобы войти под своды древнего строения. Один последовал за ним, согнувшись чуть ли не вдвое.
Внутри помещения было гораздо светлее: здесь горели немногочисленные, но яркие факелы. Я увидел неровные каменные ступеньки, ведущие вниз. Судя по всему, маленький храм был не жильем, а чем-то вроде холла, всего лишь входом в просторное подземелье. Мои новые знакомцы торопливо спускались вниз; игрушечный пес вприпрыжку следовал за ними, отчаянно мотая здоровенными ушами.
– Я вызвал сюда валькирий, – на ходу говорил Один. – Потом за полдня облетел с ними все амбы. Убеждал твоих родичей, что теперь они нуждаются в хорошей охране. В конце концов все согласились с моими доводами. Смерть Диониса и Афродиты сделала их сговорчивыми. Да и Арес мне здорово помог, не постыдился рассказать остальным, что мои воительницы спасли его шкуру. У него все задатки благородного мужа, он даже готов говорить правду, когда это может принести пользу его друзьям… Только у твоего отца хватило мудрости не вступать со мной в бессмысленные пререкания. Зевс сразу же согласился впустить в свой дом восьмерых валькирий. Даже поблагодарил меня за помощь, в отличие от некоторых.
– Скорее всего, он просто надеется весело провести в их объятиях несколько ближайших ночей! – расхохотался Марлон Брандо.
– Ну, пусть надеется. До сих пор это не удавалось никому. Даже мне.
– А ты пробовал? – не без ехидства спросил Брандо.
– А как ты думаешь? Но они обладают удивительным даром ускользать из объятий.
– Так где-то там еще и Зевс сидит, – растерянно сказал я Джинну. – Шарахнет он меня молнией по темечку, чует мое сердце!
– Какое тебе дело до его молний, Владыка?
– Ну да, конечно… Все не могу привыкнуть к мысли, что я такой крутой! – вздохнул я и снова уставился на экран.
В течение нескольких минут мне пришлось наблюдать, как Один моет руки. У меня сердце кровью обливалось: эти, с позволения сказать, «боги» не имели ни малейшего представления о сантехнике. Вместо душа (или хотя бы умывальника) бедняге Одину пришлось довольствоваться примитивным тазиком. Некое невероятное существо поливало ему на руки из кувшина. Приглядевшись, я понял, что это был каким-то чудом оживший игрушечный ежик гигантских размеров, с трогательными коротенькими лапками. В отличие от плюшевого пса, которого я уже видел раньше, ежик вел себя не как избалованный домашний зверек, а как настоящий денщик: он ловко орудовал кувшином и полотенцем и даже что-то ворчал себе под нос – я не разобрал, что именно.
Один тщательно вытер руки, отдал полотенце игрушечному зверьку, пересек короткий коридор и вошел в просторное помещение. Там было светло, как днем. Марлон Брандо лежал на узкой кушетке, устланной тонкими покрывалами, и равнодушно созерцал низкий стол, плотно уставленный драгоценными блюдами и кувшинами. В сероокую богиню, на которую мне было чертовски любопытно взглянуть, он так и не превратился.
Один уселся в высокое резное кресло и приступил к вдумчивому исследованию содержимого одной из мисок.