Мой спаситель
Шрифт:
Лине застонала. Этот волнующий нежный звук, который она издала во время поцелуя, лишил Дункана той крошечной доли самообладания, которая у него еще оставалась. Он принялся покрывать лицо Лине поцелуями. Уже привычным жестом он спустил бархатный халат с ее плеч, наслаждаясь обнаженной плотью. Его руки двинулись дальше, исследуя ее шею и грудь, выискивая спелый персик, все еще скрытый от его глаз.
Она охнула, когда его пальцы сомкнулись на нежном соске, отчего тот мгновенно затвердел. Дункан застонал, когда Лине нетерпеливо прижалась
Он стащил ее запачканное одеяние до пояса, дальше она разделась сама. У него перехватило дыхание: смуглая массивная рука казалась грубой, варварской на фоне ее бледной кожи.
Ее пальчики нетерпеливо и тщетно возились с застежкой его штанов, и она нахмурилась, словно стараясь передать им свое желание одной силой воли. Бедняжка не имела опыта в раздевании мужчин. Но ее намерения уже сами по себе были достаточным стимулом, и он избавился от своих штанов в мгновение ока.
Их объятие вышибло дух из обоих. Где бы они ни прикасались друг к другу, везде вспыхивал огонь, более чистый и сильный, чем тот, с которым они недавно сражались вместе. Плоть обжигала плоть. Его грубая кожа царапала ее — мягкую и нежную. Губы искали, утоляли свою жажду на нежной груди и заросшей щетиной щеке. Руки ласкали, дразнили и мучили, пока наслаждение не накрыло обоих с головой.
С нежным рычанием, которое походило на требование обладания, он вошел в нее, и она приняла его с такой готовностью, от которой у него на глазах выступили слезы. Их соитие было нежным, любящим, бережным. Он двигался в ее трепещущем теле очень осторожно. Она с готовностью отвечала ему. Они наслаждались каждым взглядом, каждым поцелуем, каждым мигом. Только на последних приступах к пику желания они отбросили свою размеренность и начали бороться друг с другом с отчаянием новообращенных монахинь и бесшабашностью новоиспеченных рыцарей.
Лине всхлипнула в экстазе, когда ее терпение было наконец вознаграждено. Она чувствовала себя так, словно ее окружил ореол яркого пламени, распавшегося на тысячу лепестков, каждый из которых был ярче солнца.
Семя Дункана изливалось подобно бесконечному медовому потоку, и он задрожал от силы собственного освобождения. Он поцеловал ее в губы долгим благодарным поцелуем, впервые не находя слов, и удовлетворился тем, что просто прошептал ее имя.
Она прижала его к себе из последних сил. А когда первые лучи солнца озарили небосклон, она уснула, и ей снилось их долгое и счастливое будущее.
Дункану показалось, что он всего на несколько минут забылся благословенным сном в объятиях Лине. Но солнце, лучи которого проникали в сон Дункана сквозь восточные окна, стояло уже достаточно высоко, освещая покрытый тростником пол комнаты. В глаза словно насыпали песка, а в горле горело. Он потянулся, поморщился от боли в суставах, свидетельствовавшей о том, что несколько часов, в течение которых он таскал тяжелые ведра с водой, не прошли для него даром.
Кто-то тихонько скребся в дверь спальни.
— Миледи. —
— Не может быть, чтобы уже наступило утро, — хриплым от дыма голосом прошептала Лине. Она села и затуманенным взором посмотрела в окно, чтобы определить время. Она тряхнула головой, чтобы прогнать остатки сна. Внезапно ее покрасневшие глаза округлились. — Господи, Боже мой!
— Что? — встревоженно спросил Дункан, чувствуя, что начинается новый пожар.
— Какой сегодня день? — пожелала узнать она.
Он только молча смотрел, как она вскочила с постели и начала метаться по комнате, заламывая руки. Тот факт, что она была совершенно обнажена, помог ему окончательно проснуться.
— Мы должны... сначала... нет! Маргарет, Маргарет! — вскричала она, пытаясь пальцами причесать безнадежно спутавшиеся волосы. — Поспешите! — крикнула она ему. — У нас нет времени!
Дункан провел грязной рукой по подбородку, все еще не понимая причины ее паники.
— Сегодня я обещала леди Алисе доставить ее ткань, — объяснила Лине, натягивая платье, — а полдня уже прошло. Она подумает, что я обманула ее.
Дункан улыбнулся. Так вот о чем она беспокоилась — о своей репутации. Ее тревога была неподдельной. Ткань, вероятно, была последним, что занимало сейчас мысли его матери. Это вполне относилось и к нему, особенно когда Лине провела руками по своим грациозным бедрам, разглаживая одежду.
— Ох, — жалобно простонала она, обнаружив большую дыру на платье, — его придется выбросить. Я пропахла дымом, моя одежда безнадежно испорчена, и у меня нет товаров, которые я обязалась доставить! Посмотрите на меня! Маргарет!
Дункан и вправду смотрел на нее. Он не мог не улыбнуться широко при виде своей будущей супруги, мечущейся по комнате в очаровательном неглиже. Она схватила халат со своего сундука и набросила его как раз в тот момент, когда в дверь спальни постучали.
— Миледи?
— Маргарет! Входи же, входи! Как можно скорее налей в таз воды. Нам понадобится еда, и пони, и повозка...
— Но, миледи, крестьяне ждут...
— И позаботься, чтобы лошадку хорошенько накормили. Мы поедем на ней так, что это может стать ее последним путешествием!
— Путешествием? Но, миледи, что я скажу тем, кто ждет внизу?
— Тем, кто... — Лине прекратила метаться. — Кто ждет внизу? Кто-то из Гильдии?
— Нет, миледи. Это крестьяне, деревенские жители.
— Крестьяне? — Лине нахмурилась.
— Скажи им, что она спустится, как только оденется, — сказал Дункан.
Маргарет быстро вышла выполнять поручение.
Когда принесли таз с водой, они вдвоем принялись оттирать свою потемневшую кожу и смывать пепел с волос, пока вода не стала грязно-коричневой. Лине судорожно натянула на себя свою лучшую накидку из темно-зеленой шерсти. У Дункана не хватило духу сказать ей, что ее влажные волосы уже перепачкали материю.