Мой суженый, мой ряженый

Бочарова Татьяна Александровна

А Женька Карцев как был загадкой, так ею и оставался. Он не говорил Жене ни «здрасьте», ни «до свидания», не подходил к ней в перерывах, и вообще напоминал ходячую тень. Впрочем нет, иногда Женя видела его в окружении других ребят. Он что-то рассказывал, они слушали и смеялись. Смеялись искренне, от души, просто животики надрывали. Им было весело. Женя подловила момент, когда Санек ушел в курилку, и подошла к компании. Карцев, увидев ее, тут же замолчал. Народ постепенно расползся кто куда, и Женя осталась рядом с ним одна. Она тут же почувствовала знакомую болезненную неловкость, резко повернулась и отошла в сторону. Ей

было непонятно, почему Женька себя так повел — то ли тоже стеснялся ее, то ли считал недостойной слушать его шуточки.

Она так привыкла тайком от всех наблюдать за ним, что, закрыв глаза, могла в деталях представить себе его лицо: всегда бледное с синеватыми кругами под глазами, угрюмо сведенными светлыми бровями и упрямо сжатым ртом. Ничего красивого или хотя бы просто симпатичного в нем не было, разве только глаза. Иногда Женя отчетливо различала в них тоску, а иногда и злость, но они всегда что-то выражали, манили ее какой-то скрытой от посторонних сущностью, притягивали, как магнитом. И одновременно отталкивали, держа на расстоянии, делая застенчивой и робкой.

Ее работе над дипломом хор не мешал. Столбовой был доволен. После его консультаций Женя чувствовала себя выжатой, как лимон, но беспредельно счастливой. Они все больше сближались, Столбовой во время занятий держался свободно, добродушно, весело пошучивал и уже не казался Жене недосягаемым гением, почти божеством. Она не переставала удивляться его уму, а, главное, непредсказуемости, умению любой вопрос рассмотреть под таким углом, что смысл его кардинально менялся. Его знания были воистину безграничны и огромны — задавая читать Жене массу научной литературы, он всегда был в курсе всех мельчайших подробностей — и требовал от нее подобной же педантичности и скрупулезности.

После занятий Столбовой собственноручно заваривал чай, и они с Женей подолгу пили его из стаканов в старинных серебряных подстаканниках, беседуя о том о сем. Столбовой любил рассказывать о своей внучке — та не пошла по стопам родителей и деда, окончила Строгановку и уже имела несколько персональных выставок. Профессор гордился ею чрезвычайно, называл «умницей» и «талантищем» и все обещал принести и показать Жене ее работы.

Сама Женя так же охотно делилась со Столбовым домашними проблемами, он знал, что они живут вдвоем с матерью, и часто передавал ей приветы. Об одном в своих разговорах Женя умалчивала — о том, что ходит на хор. Занятия в «Орфее» казались ей недостаточно серьезными для профессорского внимания…

…Так незаметно прошла осень. Отшумел листопад, пусто стало на улицах, сиротливо стояли голые деревья, дожидаясь первого снега. Он выпал рано, в самом начале ноября, сразу укрыв промерзлую землю пышными сугробами. Вечерами и ночами играли ядреные морозцы, поэтому снег не таял, лежал себе, будто зима была в самом разгаре. Женя перелезла в теплое стеганое пальто и любимые ботинки на меху.

В декабре ей пришлось-таки пропустить несколько репетиций кряду — Столбовой ездил в Дубну на симпозиум и позвал ее с собой. Когда они вернулись, он предложил заниматься вместо двух раз в неделю три. Женя поняла, что с хором пора заканчивать. По правде сказать, она особо не расстраивалась по этому поводу. Наоборот, предоставлялся шанс избавиться от ухаживаний Санька, с которым они виделись исключительно на репетициях — в остальное время он был занят не меньше самой Жени. Что же касается

Карцева, то его таинственность и нерешительность ей постепенно наскучили. Она сочла, что Люба права, и он просто-напросто малообразованный и серый тип, действующий по принципу «молчи — и сойдешь за умного». Короче, Женя постановила для себя, что в ближайшие дни поговорит с Лосем и скажет ему о том, что больше не придет.

Так она и поступила. Дирижер выслушал ее спокойно, без эмоций и обид и, покачав головой, проговорил:

— Жаль. Очень жаль. Ты только-только распелась.

— Мне самой жаль, — вздохнула Женя. — Но ничего не поделаешь, слишком много дел.

— Хотя бы до Нового года дотяни, — произнес Лось просительно.

— А какой смысл? — удивилась Женя.

— Смысл есть. Я как раз сегодня хотел всем объявить — нас приглашают на фестиваль в Санкт-Петербург. Прямо на новогодние праздники, тридцатого, тридцать первого и первого. Два концерта, один из них в филармоническом зале. После них — гулянка до самого утра, фуршет, дискотека, словом, все, что вам, молодым, надобно. Днем экскурсия по городу, обед в ресторане и отъезд.

— Какой отъезд? Вы о чем? — Из-за Жениного плеча высунулась любопытная физиономия Любы.

— Да вот, уговариваю Женю не бросать пока что хор — предстоит интересная поездка.

— Что за поездка? — оживилась Люба.

— В Санкт-Петербург, — объяснила Женя.

— Класс! Просто супер! — Люба просияла от восторга и тут же набросилась на подругу. — И ты хочешь слинять? Нет уж, дорогая, ничего у тебя не выйдет! Когда мы едем, Всеволод Михалыч?

— Под самый Новый год.

— Значит, новогоднюю ночь будем вместе праздновать?

— Разумеется. — Лось улыбнулся и выразительно глянул на Женю.

Та стояла, раздираемая сомнениями. С одной стороны, конечно, заманчиво смотаться на праздники в Петербург, тем более, это город ее мечты. С другой — что делать со Столбовым? Он как раз только вчера говорил, что намерен сразу после Нового года показать ее работу одному из коллег по университету. Это значит, что нужно пахать весь декабрь напролет, не поднимая головы.

— Значит так, — прервала ее размышления Люба, — вы ее не слушайте, Всеволод Михалыч. Никуда она не уйдет, поедет с нами, как миленькая.

— С каких это пор ты за меня решаешь? — недовольно проговорила Женя.

— С таких! Только дурак откажется от того, что тебе предлагают. Давай хоть кого спросим, вон, Анжелку, например. — Люба кивнула в сторону хорошенькой и застенчивой Анжелы Бабченко.

— Да брось ты! — Женя поспешно дернула ее за рукав. — Оставь человека в покое.

Люба пожала плечами.

— Не хочешь — пожалуйста, можем кого-нибудь другого спросить. — Она пошарила глазами по залу. Взгляд ее наткнулся на Карцева, который с отсутствующим видом направлялся мимо рояля к окну. — Его! Он у нас глупей всех.

— Перестань! — прошипела Женя, но Люба, весело смеясь, уже шагнула вперед.

— Эй, Карцев! Иди сюда, дело есть.

Тот остановился и вопросительно поглядел на Любу.

— Какое дело?

Кажется, это были первые слова, которые Женя услышала из его уст — до этого в ее присутствии он только пел или молчал.

— Иди сюда, говорю, — велела Люба.

— Обойдешься, — холодно проговорил Карцев. — Я отсюда неплохо слышу. — Лицо его, как обычно, выражало угрюмость и неприветливость.