Мой суженый, мой ряженый
Шрифт:
«Мне придется всегда и во всем поддакивать ему, — думала Женя с обреченностью. — Иначе нам не сладить. Но ведь это ужасно — постоянно подлаживаться под кого-то!»
Женька на ходу обернулся.
— Женя, нам на троллейбус. Давай быстрей.
Она прибавила шагу, насколько позволяли натруженные мышцы, но этого явно оказалось недостаточно. Троллейбус уже выехал из-за поворота и плавно катил к остановке.
— Бежим. — Женька схватил ее за руку и потащил за собой.
Снова он был прежний, ласковый, опекающий, падежный. Они успели, запрыгнули на подножку.
— Много остановок?
— До конечной.
— Это ты в такую даль ездишь на хор? — удивилась она.
Женька кивнул.
— А как ты вообще попал к Лосю? Меня вот Любка привела. А тебя?
— Тетя Аня.
— Это кто? — Женя непонимающе глянула на него.
— Концертмейстер. Она наша соседка.
— Анна Анатольевна?
— Ну да.
— И давно она тебя привела в хор?
— Давно, еще четыре года назад. Сказала, чем болтаться по улицам, лучше пой, тем более, что слух и голос есть.
— А ты болтался по улицам?
Он поморщился недовольно.
— Лучше об этом не распространяться — неинтересно. Ты о себе расскажи. Говорят, ты круглая отличница в своем институте?
— Верно говорят. — Женя улыбнулась.
— И чем ты занимаешься?
— В общем-то, математикой.
— Вот как. — Он кивнул и замолчал.
Жене показалось, он думает о чем-то своем.
— Жень, — тихонько позвала она.
— Что?
— А тебе нравится математика?
— Терпеть ее не могу. Равно, как и физику, и вообще все точные науки.
— А гуманитарные?
— Те еще туда-сюда.
Разговор снова не клеился. Женя стала смотреть в окно. Пейзаж постепенно становился все более серым и однообразным, мелькали типовые дома, похожие друг на друга, как близнецы, между ними белели снеговые пустоши.
— Господи, ну и занесло тебя, — невольно вырвалось у Жени. — Это же у черта на рогах.
— Потерпи, уже близко, — утешил Женька.
Троллейбус, действительно, проехал еще квартал и остановился на кольце. Немногочисленные оставшиеся пассажиры двинулись к выходу. Женькин дом находился на возвышении, к нему вела довольно крутая уличная лестница. У подъезда он достал ключ, отпер железную дверь — и пропустил Женю вперед. Под ногами валялся мусор, обрывки бумаги, апельсиновая кожура. Лифт не работал. Они поднялись пешком на пятый этаж.
Квартира оказалась крошечной и давно не ремонтированной, но, тем не менее, очень чистой и прибранной. Пока Женя раздевалась в узком коридорчике, из двери напротив вышла полная и рыхлая женщина неопределенных лет. Лицо ее было красноватым и точно обветренным, над светлыми, прозрачными глазами кустились белесые брови. Волосы на затылке туго стягивала резинка.
Женщина молча уставилась на Женю. Та ощутила неловкость и опустила глаза. В прихожей повисла гнетущая тишина.
— Женька, это кто? — наконец спросила рыхлая. Голос у нее был низкий и странно осипший, точно она непрерывно курила.
— Тебе какое дело? — грубо и равнодушно бросил Женька. — Топай к себе.
Тетка послушно повернулась и скрылась в комнате.
— Это
— Да. Ты не обращай внимания, у нее… проблемы.
— Она выпивает? — догадалась она.
Он усмехнулся и покачал головой.
— Нет. Наоборот, она не переносит спиртного. Просто… у нее много разных болезней. В том числе и с головой не все в порядке. Но ты не бойся, она вообще больше не появится.
— Тебе не кажется, что ты с ней слишком резок?
— Не кажется. — Женька аккуратно отодвинул в сторону Женины сапоги и сунул ей тапки. — Надевай и пошли в кухню.
На кухне было так же тщательно прибрано, плита и раковина блестели, на крючке висело накрахмаленное полотенце.
— Садись, — велел Женька.
Женя уселась за маленький, квадратный столик, покрытый бежевой клеенкой.
— Замерзла? Хочешь чаю?
Она кивнула, продолжая с любопытством осматриваться кругом. На окне, занавешенном пестрой шторой, стоял горшок с разросшимся столетником. Рядом лежала горка каких-то лекарств в разноцветных коробочках. В углу ютилась старенькая стиральная машинка «Эврика», на ней красовались позабытые очки в темной роговой оправе. Отчетливо пахло хлоркой.
Женька тем временем налил под краном полный чайник, поставил его на плиту и включил газ. Затем достал из холодильника сыр, масло и несколько яиц. Вытащил из шкафа сковородку.
Женя с удивлением наблюдала за тем, как ловко и умело он хозяйничает: поджаривает яйца, режет тонкими ломтями хлеб, сверху кладет сыр, помещает бутерброды на противень и сует в духовку. В считанные минуты кухню окутал вкусный и соблазнительный запах. Чайник весело булькал. Женька налил в чашки темную заварку, аккуратно разрезал глазунью и разложил ее по тарелкам. Затем вынул из духовки душистые гренки.
— Ешь.
— Тебе бы поваром работать, — с восторгом проговорила Женя.
— Еще чего. Охота была напрягаться.
— Но ведь у тебя явные способности.
— Ерунда. Просто мать редко готовит, да еще так, что ее стряпню в рот невозможно взять. Так что, волей-неволей, пришлось кое-что освоить. Вкусно?
— Обалденно!
— Ну и ешь, не болтай.
Женя в два счета уничтожила глазунью, и Женька подсунул ей свою порцию, к которой не прикоснулся.
— А ты?
— Я не голоден.
Она глянула на него с сомнением.
— Тебе надо есть, вон какой ты тощий.
— Это конституция такая, ничего не поделаешь. Даже если я буду лопать, как бегемот, все равно не поправлюсь.
— Везет, — проговорила Женя с улыбкой.
С глазуньей было покончено, от гренок в тарелке остались лишь золотистые крошки. Женя и Женька сидели за столом и молчали, глядя в упор друг на друга.
«Снова он тормозит, — думала Женя, ощущая ту же странную скованность, как и позавчера, на чердаке. — И я вместе с ним». Она чувствовала, как ее тянет к нему, и, вместе с тем, словно что-то мешало, что-то стояло между ними. То, чего не было, когда вокруг находились люди, и что появлялось, лишь когда они оставались наедине.