Мой суженый, мой ряженый
Шрифт:
…Дорога до дому промелькнула незаметно. Женька и Анна Анатольевна вошли в подъезд. Лифт, как всегда, стоял намертво где-то между верхними этажами.
— Ты все же зайди к матери, — велела она, с трудом одолевая ступеньки.
— Зайду. Но ненадолго.
— Хорошо. Тебе что на ужин готовить?
— Все равно.
Анна Анатольевна кивнула и скрылась за дверью. Женька вынул из кармана связку, на которой болталось сразу два ключа: один от своей квартиры, другой от соседкиной, данный ей ему собственноручно. Открыл замок, зашел в прихожую. Привычно
Он разделся, повесил куртку на крючок, пригладил волосы. И тут заметил, что на тумбочке у зеркала нет телефона. Интересное дело, куда это мать его задевала?
Женька решительно распахнул дверь в комнату и увидел Зинаиду, сидящую с трубкой на кровати. Лицо ее сияло. Она слушала, и кивала головой, не произнося в ответ ни звука.
— С кем это ты? — удивленно проговорил Женька.
Никаких друзей-приятелей у матери, разумеется, не водилось. Может родственники из Челябинска позвонили?
— Тише! — Зинаида замахала на него рукой, и поудобнее устроила свое громоздкое тело на постели. — Мешаешь.
— Да кто это? — рассердился он. — Говори сейчас же.
Физиономия Зинаиды расплылась в улыбке.
— Отец.
— Что?!
Женька застыл на пороге.
— Что еще ему надо? Какого черта?
— Женька-а, — жалобно заныла мать. — Я из-за тебя не слышу!
— Вот и хорошо. Вешай трубку, немедленно. Вешай, я сказал! — он сделал угрожающее лицо и шагнул к ней.
— Не-ет! — Зинаида отчаянно замотала головой.
Женька остановился. Он знал, что последует дальше: мать начнет вопить, как резаная. Его трясло от злости.
— Чего он лезет? Сто лет не появлялся, а теперь вдруг ему пообщаться захотелось! Гад. — Женька с силой хлопнул дверью и прошагал в кухню.
Налил под краном чайник, бухнул его на конфорку. С размаху пнул ногой табурет. Тот с грохотом полетел на пол, утратив при падении одну из ножек.
Все одно к одному! Куда ни сунься — везде он. И Женя… что же она не звонит-то?!
В коридоре зашлепали шаги. Мать вернула телефон на место и робко заглянула в кухню.
— Наговорилась? — устало произнес Женька.
— Да. Обещал приехать ко мне.
— Ну, это только через мой труп, — заверил он хладнокровно.
Зинаида ничего не ответила, быстро нагнулась, сколупнула с линолеума случайно налипший комок грязи и убралась восвояси.
Женька поднял табурет, привинтил отвалившуюся ножку, перевернул его и сел к столу. Чайник кипел и посвистывал, но ему не хотелось ни есть, ни пить. Он сидел и ждал. Ждал, что Женя угадает его молчаливую мольбу и позвонит. И дождался. Освобожденный Зинаидой аппарат залился трескучим звонком.
Женька пулей вылетел из-за стола и рванул в прихожую. Схватил трубку. Хотел произнести «Пичужка» и не решился. Тихо спросил:
— Жень, ты?
— Это не Женя, — отозвался в ответ веселый голос.
30
Через
— Женечка, как ты?
— Все в порядке, Саня.
— Маме лучше? — в его голосе слышалось искреннее волнение.
— Пока что нет. Но врачи говорят, что должна пройти хотя бы неделя.
— Если хочешь, я могу остаться с тобой, не поехать.
— Что ты! Я со всем справляюсь одна.
— Ну, как знаешь. Мне жаль, что мои прогнозы насчет вас с Жекой не оправдались. Придется вам мириться после поездки.
— Придется. — Женя вздохнула. Поколебалась немного и прибавила. — Ты там… приглядывай за ним.
— В смысле? — не понял Санек.
— Ну, чтобы он не натворил каких-нибудь глупостей. Он же без башни, тем более злится на меня невесть за что.
— Ясно, — проговорил Санек. — Постараюсь выполнить твою просьбу.
Женя подумала, что его самоотверженность и преданность достойны восхищения. И еще, что когда она увидела его в первый раз, то никак не ожидала такого рыцарского поведения.
— Спасибо, Санечка, — тепло поблагодарила она.
— Не за что, Женечка, — усмехнулся Санек. — Маме передавай огромный привет. Когда вернусь, обязательно навещу ее.
— Хорошо, передам. Целую тебя.
— И я тебя.
Они расстались. Женя физически ощущала наступившее одиночество. Она представляла себе, как ребята едут в поезде, как веселятся, прикалываясь друг над другом, как ругается Лось, стараясь казаться суровым. Еще она представляла себе Женьку, сидящего где-нибудь в дальнем углу, либо спящего, либо взирающего на происходящее вокруг с отрешенным видом.
Как замечательно было бы оказаться там — вместе со всеми, но ничего не поделаешь, сама виновата. Надо было молчать и дальше насчет Столбового, мать продолжала бы оставаться в счастливом неведении. И все было бы в порядке.
Женя накормила Ксенофонта и поехала в больницу. Она провела там почти весь день до самого вечера. Вернулась домой, выпила чаю и легла спать.
День за днем тянулась неделя. Жене казалось, что время застыло на одной точке. Каждый ее визит в больницу начинался с вопроса лечащему врачу: лучше ли матери? Врач отвечал уклончиво, что пока рано что-либо говорить, нужно подождать и посмотреть. Женя шла в палату, вынимала из сумки и клала в холодильник сок, молочные продукты и фрукты, затем садилась на стул возле кровати, брала мать за руку. Они тихо разговаривали, не касаясь болезненной темы.
Домой Женя возвращалась лишь ночевать. Один раз она съездила в институт и встретила там Григорянца. Тот подозвал ее и мягко проговорил:
— Женя, что вы думаете насчет защиты диплома?
— Ничего, — ответила она.
— Но вы же рассорились с профессором.
— Да, это так.
— Значит, вам надо найти другого руководителя. — Григорянц смотрел на нее испытующе.
— Вы можете взять меня к себе? — спросила Женя.
— Сожалею. У меня все часы заняты.
— Что же тогда делать?