Мой суженый, мой ряженый
Шрифт:
…А Женечке-то хорошо было с его Женькой! Правда хорошо — Столбовой видел, как сияли у нее глаза во время их занятий. Стало быть у них натуральная любовь-морковь, как любят говорить его студенты. Чудно…
Он проворочался до самого рассвета. В шесть утра неожиданно затренькал телефон. У него упало сердце — неужто с Аллой что-то? Или, упаси Бог, на даче пожар — там старая проводка, твердили же сто раз, нужно менять.
Столбовой тяжело поднялся с дивана, дотянулся до аппарата…
— Да, говорите.
Это
— Да, — сказал Столбовой. — Да, я понял. — Взгляд его уперся в старинные часы, висящие над столом. Он прикинул что-то в уме и решительно кивнул. — Понял. Я постараюсь что-нибудь предпринять. Все, что в моих силах.
Он положил трубку на рычаг. Сделал глубокий вдох, пытаясь избавиться от одышки. Подошел к столу, достал из ящика пухлую и потрепанную записную книжку и начал поспешно листать страницы.
35
Женя слышала во сне, как трезвонит телефон, но открыть глаза у нее не было сил. Таблетка продолжала действовать, тело точно онемело, руки и ноги были чужими и тяжелыми, как бревна.
Звонок повторялся и повторялся, постепенно вытягивая ее из забытья. Она тихо застонала и подняла свинцовые веки. Голова трещала, во рту было противно и сухо. Женя села на постели, щурясь от света, пробивавшегося сквозь шторы. Пока она соображала, что к чему, телефон смолк. Женя глянула на часы, и обалдело моргнула: шесть пятнадцать. Кому она могла понадобиться в такую рань?
Неодолимо хотелось вновь забраться под теплое одеяло и немедленно закрыть глаза. Но едва Женя собралась осуществить это, телефон залился вновь. Она с трудом поднялась, проковыляла к комоду и взяла трубку.
— Слушаю.
— Женя, здравствуйте.
Спросонья, она не понимала, кто это. Какой-то мужской голос, вроде бы смутно знакомый.
— Доброе утро, — проговорила Женя и откашлялась, чтобы прогнать хрипоту.
— Вы не узнали меня? — спросил голос.
— Нет, — недоуменно произнесла она.
— Это Николай Николаевич вас беспокоит.
— А… — Она с трубкой в руках присела на край дивана.
Сквозь отупение, вызванное снотворным, проскользнуло изумление. Что ему нужно от нее? Неужели какая-то очередная конференция, и он хочет ее пригласить? Кажется, Перегудова говорила что-то такое. Однако он мог бы позвонить хотя бы на час-полтора позднее!
— Женя, вы слышите меня? — окликнул Столбовой.
— Да, слышу. — Она не пыталась быть с ним вежливой, отвечала холодно и равнодушно.
— Мне нужно поговорить с вами. Это очень важно.
— Насчет дипломной работы?
— Нет. Совсем другое. Это касается Жени. Моего Жени. — Это уточнение заставило ее мигом
Она впервые слышала, чтобы Столбовой называл Женьку не Жекой, а Женей, да еще говорил «мой». В голосе его звучала тревога, искусно скрываемая, но все-таки ощутимая.
— Что такое? — спросила она.
— Дело в том, что… он собрался уехать из Москвы.
— Куда?!
Час от часу не легче. Что ни день, так что-то новенькое. И что это ему в голову взбрело?
— Послушайте, я объясню вам все по порядку. Мне сейчас, только что, звонила Нюта. Он последнее время у нее жил, но ничего не говорил. Она вчера вечером взяла почистить его куртку и обнаружила в кармане билет. Зина родом из Челябинска, у нее там родня, младшие братья. Так вот он, оказывается, поддерживал с ними какую-то связь, минимальную, правда. И решил туда уехать насовсем. Там у них своя фирма, вроде как ему дают работу. Зину обещал забрать где-то через полгода, когда устроится и начнет деньги зарабатывать.
Женя слушала и не верила своим ушам. Неужели Женька способен на такое? Зачем ему все это? Какая-то сомнительная романтика.
— Когда он собрался ехать? — спросила она.
— В том-то и дело, что сегодня. Сейчас! Нюта в шоке, она подозревала что-то такое — он неделю назад с работы уволился, звонил по междугородке несколько раз. Женя!
— Что?
— Он не должен ехать. Вы понимаете — не должен.
— Понимаю. Но я-то что могу?
— Вы одна только и можете. Остановите его, я прошу вас. — В тоне Столбового послышалась мольба.
— Он не будет меня слушать. Я для него никто. — Женя зябко поежилась, но не двинулась с места, продолжая сидеть полуголая, прижимая к уху трубку.
— Не говорите чепухи! — резко произнес Столбовой.
— Это не чепуха. Вы ничего не знаете. Мы не общаемся с того самого дня, как… как он пришел в институт и увидел вас. У него за это время была другая, между нами все кончено.
— Не может этого быть. Он вас любит.
Женя нервно усмехнулась.
— Откуда вы это взяли?
— Да разве вы не понимаете, почему он уезжает?
— Почему?
— Из-за вас. Нюта в этом убеждена. Они иногда беседуют по душам, редко, конечно, но все-таки. Вчера, правда, они разругались в пух и прах, и она в укор ему сказала: «Как же ты уезжаешь, оставляешь Женю? Не стыдно тебе, она же будет страдать!» Знаете, что он ей ответил? «Женя меня теперь презирает, и правильно. Я бы на ее месте делал то же самое». Она его и так и сяк уговаривала: — «Позвони, попроси прощения. Если надо, в ноги упади, дело того стоит». Да вы же его отлично знаете, Женьку, — он упрямый, как осел. Заладил одно: «Она не простит», и хоть ты что с ним делай! Нюта говорит, он все ждал, что вы подойдете к нему, надеялся на что-то.