Мой учитель Лис. Тетралогия
Шрифт:
— Майкл, в твоей книге устраивали покушение на королеву Великобритании. Не спорю, что это само по себе возможно. Официально в ближайшие три месяца нет никаких общегосударственных праздников на Трафальгарской площади, в которых непременно должна была бы принимать участие её величество. Следовательно, цель не она.
— Я не понимаю, — честно признался я, разводя руками. — Такая хорошая и целостная версия. Может, всё-таки вы с кем-нибудь поговорите и выясните, что тут на чём завязано?
— Что ж, быть может, ты и прав.
Лис поправил щегольской цилиндр на голове и отважно прошёл прямиком к
— О, дружище! Сколько лет, сколько зим?!
— Маманя, ко мне лиса… лис клеится, — начал было медвежонок, но отец отвесил ему воспитательный подзатыльник балалайкой.
— Подходит к тебе старшой, так и скажи: «Здравствуй, дядя!» А ты чего хотел, лисий сын?
— Да я живу здесь, — широко распахнул лапы мой учитель. — Рад хоть кого из своих повидать! Сам-то ужо сколько лет не был на родной Брянщине, Смоленщине, Псковщине!
— Ох, да вы шутите, поди, — засмущалась медведица, кокетливо покачивая подолом мешковатого платья в стиле sarafan. — Такой весь из себя… быть не может!
— Эх, развернись, душа, нараспашку! — Лис вырвал балалайку у могучего медведя. — Балалаить не могу, пальцы сами гнутся, от любви к родной Расее мне б не задохнуться-а!
И совершенно профессионально исполнил что-то очень зажигательное и, несомненно, русское, но на своеобразный, какой-то даже валлийский манер.
Мохнатые гости нашей столицы дружно разразились аплодисментами.
— Слышь, дружище, давай обниму! — Старший медведь до хруста смял моего разносторонне одарённого учителя. — Мы тут по музеям ходили, скульптуры трогали, в фонтане малыша купали, а не скажешь ли, чё нам ещё б посмотреть?
— В-вот, часы на-а… башне. — Лис с трудом вернул себе дыхание, задирая голову. — Биг-Бен был построен в тысяча восемьсот пятьдесят девятом году, изначально так назывался самый большой колокол, названный в честь сэра Бенджамина Холла, а впоследствии…
— Да ну, — надулся капризный медвежонок. — У вас тут такие часы на каждом углу!
— Вы ошибаетесь, юноша, Биг-Бен один.
— А я говорю, что мы с мамой уже видели такие!
Теперь уже смущённая мама добавила сынуле по заднице в воспитательных целях.
— Это невозможно, так как… — Мой наставник вздрогнул, хлопнул себя ладонью по лбу, жутко выругался непонятным русским матом, потом поочерёдно пожал лапы всем трём медведям и бросился вперёд таким быстрым шагом, что мне пришлось бежать.
Он и раньше так делал, но хотя бы оборачивался, подмигивал, давал какой-нибудь знак, проверяя, иду ли я следом. Это уже было даже чуточку обидно, словно он совсем не дорожил мною или был абсолютно уверен, что я прямо-таки обязан бегать за ним, как собачка на поводке. В общем, долго размышлять было некогда, я едва догнал его через полквартала.
— Часовщик из Лиона, почему? Да потому что местный не возьмётся за такое и под угрозой жизни. Биг-Бен знают все, это достопримечательность, о нём романы пишут. Преступники читают книги? Читают! И чтут традиции! Мы все их чтим, поэтому на улицах Лондона с десяток уменьшенных
— Тогда ради кого? — запыхавшись, успел спросить я.
Лис посмотрел на меня отрешённым взглядом и пробормотал:
— Если не ради своего, то, значит, ради чужого. Это же очевидно.
Мне пришлось стукнуть себя по затылку за собственную глупость. Да, да! Ведь инспектор Хаггерт говорил о том, что их почему-то достало французское посольство. Не дожидаясь приказа, я выхватил газету у пробегающего мимо енота, сунул ему кулак под нос и быстро прочёл вслух:
«Новый посол Франции приступает к своим обязанностям на следующей неделе».
Новый посол! Может быть, цель именно он?
— «Может быть» тут явно лишнее.
— Да, сэр!
— Предположим, что старина Хаггерт должен обеспечить безопасную встречу французского посла. Конечно, от порта до посольства его будут сопровождать сотрудники Скотленд-Ярда, но что они могут сделать, если на каком-нибудь перекрёстке вдруг взорвётся циферблат уличных часов? Разве это можно предотвратить?
Лис обернулся ко мне, но я его опередил:
— Видимо, можно, если вы берётесь за это дело, да, сэр?
Мой учитель поперхнулся невысказанным поучительным монологом, закашлялся, постучал себя кулаком в грудь и пару раз кивнул, признавая мою правоту.
— Маршрут от пристани в центр города только один. Мы пройдём его весь, завтра времени уже не будет. Эй, кебмен! Подбросите нас в порт?
— Я, я! Натюрлих!
Мне стало плохо от одной мысли, что нас повезёт германец, но увы, лондонский конский профсоюз давно стал международным. Крепкий бурый голштинец дал свисток, скрипнули колёса, и мы покатили под громогласную декламацию Гёте или Шиллера, я их плохо различаю. Как по мне, так вся немецкая поэзия напоминает военные марши. Впрочем, в данном случае речь шла о ином…
Под лунным сияньем тихий погост Спал мирно под небом бездонным. Церковного сторожа дьявол занёс Туда надышаться озоном. Но вдруг под крестом шевеление — ух, Как жутки все страшные сказки! Мертвец к мертвецу — этот сгнил, этот стух, Но лезут в безумную пляску! Танцуют скелеты в остатках рванья, Аж пыль меж могил поднимая, Все саваны сброшены кучей тряпья, Бесстыдству в ночи потакая! И думает сторож, принявший на грудь: «А как бы вон тот пиджачок мне стянуть? И пусть воровать некрасиво, Я модным отправлюсь за пивом!»