Мой верный шмель(Рассказы)
Шрифт:
— Прогуливаетесь? — спросила учительница, не сводя глаз с Тани.
Таня покраснела. У нее неудобное лицо. На нем отчетливо написано, о чем Таня думает. С таким лицом нельзя ничего скрыть. Оно выдает все тайны. Прямо-таки предательское лицо. И вдруг Таня заметила, что глаза учительницы смеются. Они смеются и кричат:. «Рыжая!». Они кричат так, что слышит одна Таня. Кричат зло и больно. И им нельзя ответить, этим вечно смеющимся глазам.
Если ты родился рыжим, — считай, что тебе не повезло. Каким бы ты ни был хорошим человеком, тебе постоянно будут напоминать,
Сколько времени длится гонение на рыжих? Почему никто не выступит в защиту рыжих? Настоящие люди никогда не бывают рыжими. Ведь клоун в цирке, над которым все смеются, рыжий.
— Ну что ж, прогуливайтесь, — сказала Генриетта Павловна и пошла дальше. Ее каблучки зазвенели за Таниной спиной, как подковы тонкой лошадки. Таня посмотрела себе под ноги. Никакого белого снега не было. Черная слякоть поблескивала на тротуаре. Таня повернулась к своему спутнику и спросила:
— Ты можешь уехать в другой город?
Она всегда ошеломляла своими вопросами. Он сказал:
— Нет.
— А перейти в другую школу можешь?
— Зачем мне переходить в другую школу?
— Значит… не можешь?
— Нет.
— Ну, ладно.
— Да скажи наконец, в чем дело? Чем я тебя обидел? Что я тебе сделал?
Он вспылил. И каждое слово не произносил, а выстреливал. Но Таня как бы не слышала его слов.
— Ладно, — сказала она. — Я пошла. Пока.
И она побежала на другую сторону, как бегают девочки, а не взрослые девицы.
Потом она шла быстрыми шагами, а снежинки гасли у нее в ногах. Таня думала:
«Она красивая, а я рыжая. Все дело в том, что я рыжая. Иначе бы Генриетта Павловна не смотрела на меня смеющимися глазами. И вообще все было бы в порядке».
Дома в коридоре Таня встретилась с Павликом. Она хотела уже пройти мимо, но он сказал:
— Подожди… Я был на концерте.
— Очень приятно, — сказала Таня.
Павлик стал чесать подбородок. Потом выпалил:
— Ты не пошла со мной, а я познакомился.
У него, видимо, с детства сохранилась интонация: у меня есть, а у тебя нет, я познакомился, а ты не познакомилась.
Таня усмехнулась:
— С кем же ты познакомился?
— С девушкой… С Ниной.
— Очень приятно, — сказала Таня, словно он сейчас знакомил ее с Ниной.
— Она красивая.
— Тебе повезло… Но почему ты мне об этом рассказываешь?
Павлик замолчал. Таня собралась идти дальше, но он удержал ее.
— Ты единственный человек, с кем можно поговорить, — сказал он, — я тебя уважаю. Я тебе буду рассказывать о ней. Хорошо?
— Как Хочешь.
— Вообще-то, когда влюбишься, надо писать дневник.
— Это гимназистки писали.
— Александр Блок тоже писал дневник… Но ты зря не пошла со мной на концерт.
— Я-то тебе зачем? Думай о красивой Нине.
— Я думаю. Но лучше бы на концерт пошла ты.
— Ладно, Павлик, спокойной ночи.
— Спокойной ночи.
Что такое раздвоение личности? Это когда один человек превращается в двух. Но на этих двух остается один нос, одна голова, одно сердце. Разбирайся как хочешь. Можно поделить так: одному голову, другому сердце, а нос может быть общим. Словом, два человека живут в одном теле, как в коммунальной квартире. Ни разъехаться, ни разойтись. Потому что на двоих один нос.
Раздвоение Таниной личности произошло из-за Князева.
Одна Таня ненавидела его, другая — тянулась к нему. Он раздвоил Таню, расщепил, как атом.
Одна Таня говорила ему:
— Уходи!
Другая просила:
— Останься!
Получалась полная неразбериха.
Если на уроке одна Таня забывалась, другая тут же поворачивала голову и с тайным любопытством рассматривала густой бобрик, прищуренные глаза, зеленый круг Сатурна…
И вот что произошло: одна Таня забылась, другая оглянулась. Генриетта Павловна заметила, что девушка смотрит не на доску и не слушает объяснений. Некоторое время учительница наблюдала за Таней. Потом она сказала ледяным голосом:
— Вьюник, не смотри на Князева.
Она могла бы сказать: «Вьюник, слушай урок». Или: «Вьюник, не вертись».
Но она сказала:
«Вьюник, не смотри на Князева».
По классу покатился ядовитый смешок. Таня покраснела и посмотрела в глаза учительницы. Глаза смеялись. Они дразнили Таню, издевались над ней: «Вот я тебя подловила! Теперь я над тобой покуражусь! Ха! Ха! Ха!»
Тане захотелось вскочить и крикнуть учительнице что-нибудь обидное. Обозвать франтихой. Сказать, что она, Генриетта Павловна, влюблена в физика. Но горячий стыд так сковал девушку, что она не могла ни пошевельнуться, ни вымолвить ни слова. А смеющиеся глаза продолжали проникать во все Танины тайники и смеяться над ними.
Таня опустила глаза.
— Вьюник, иди к доске, — сказала Генриетта Павловна.
Ей было мало того, что Таня опустила глаза, ей нужно было выставить девушку перед классом, чтобы все могли разглядеть Таню и смеяться.
Таня заставила себя встать. Она пошла к доске. Она шла между партами, как сквозь строй. Подошла к доске. Взяла в руки мелок.
— Пиши, — сказала учительница и стала диктовать: «Долго не находил я никакой дичи; наконец из широкого дубового куста, насквозь проросшего полынью, полетел коростель».
Таня сжала, сильнее сжала холодный мелок. Он показался ей гладким крымским камушком. Она повернулась к доске и стала писать:
«Генриетта Павловна, вы злой, холодный человек…»
— Написала? — не оглядываясь, спросила учительница.
— Написала, — ответила Таня.
Класс замер. Смешок сгорел. Было тихо.
Учительница диктовала дальше:
«Я ударил: он перевернулся в воздухе и упал».
Таня стиснула мел и, вдавливая его в доску, написала: «Я ненавижу вас».
Мел перестал скрипеть. Учительница решила, что Таня забыла конец фразы, и повторила: