Моя биография
Шрифт:
— А куда мы идем? — спросил я уже с некоторым беспокойством.
— Сейчас я вас представлю моему другу Карузо, — ответил Морис.
Все мои протесты оказались тщетными.
— Сегодня утренник, дают «Кармен» с Карузо и Джеральдиной Феррар.
— Но я…
— Только не пугайтесь, ради бога! Карузо — замечательный парень, такой же простой и славный, как вы. Он будет счастлив познакомиться с вами.
Я пытался напомнить Морису, что вышел погулять и мне еще хочется побыть на воздухе.
— Это будет вам полезнее
И вскоре, миновав вестибюль «Метрополитен-опера», я уже шел по проходу к двум свободным местам в партере.
— Садитесь, — шепнул Гест. — В антракте я к вам подойду. — И тут же исчез.
Я слышал «Кармен» несколько раз, но сейчас музыка показалась мне незнакомой. Я взглянул на программу: действительно, в среду объявлена «Кармен». Но исполняли другую и тоже знакомую мне арию — мне казалось, из «Риголетто». Я растерялся. Минуты за две до конца появился Гест и тихонько занял свое место рядом со мной.
— Разве это «Кармен»? — прошептал я.
— Конечно, — ответил он, — у вас же есть программа. — И он выхватил ее из моих рук. — Вот видите, — шепнул он, — Карузо и Джеральдина Феррар в «Кармен», в среду утром — тут же все сказано!
Опустился занавес, и Морис потащил меня к боковому выходу, ведущему за кулисы.
Рабочие сцены в мягких шлепанцах поверх сапог передвигали декорации, а я, как в кошмаре, всем мешал по пути. Над всеми остальными возвышался могучий, широкоплечий человек, важный и строгий, с остроконечной бородкой и глазами ищейки, который посмотрел на меня сверху вниз. Он стоял посреди сцены и с озабоченным видом следил за установкой декораций.
— Как поживает мой добрый друг, синьор Гатти-Казацца? — приветствовал его Морис Гест, протягивая руку.
Гатти-Казацца поздоровался, пренебрежительно пожал плечами и пробормотал что-то невнятное. И тут Гест обернулся ко мне:
— Вы правы, сегодня дают «Риголетто», а не «Кармен». Джеральдина Феррар в последнюю минуту позвонила по телефону и сказала, что она простужена. А это Чарли Чаплин, — представил меня Гест. — Хочу познакомить его с Карузо, может быть, это хоть немного развеселит его. Пойдемте с нами. — Но Гатти-Казацца мрачно покачал головой.
— Где его уборная?
Гатти-Казацца подозвал режиссера.
— Он вас проводит.
Я чувствовал, что сейчас не время беспокоить Карузо, и сказал об этом Гесту.
— Не валяйте дурака, — ответил он кратко.
Мы почти ощупью пробирались к уборной певца.
— Кто-то выключил свет, — сказал сопровождавший нас режиссер. — Подождите минуточку, сейчас я найду выключатель.
— Послушайте, — сказал Гест, — меня там ждут, я должен бежать.
— Но вы же не бросите меня? — испугался я.
— Не волнуйтесь, все будет в порядке.
И прежде чем я успел что-нибудь сказать, он оставил меня одного в кромешной тьме. Режиссер чиркнул спичкой.
— Здесь, — сказал он и легонько постучал в дверь. Из-за двери послышался гневный голос, что-то прорычавший по-итальянски. Мой спутник в ответ, тоже по-итальянски, сказал какую-то фразу, кончавшуюся словами «Чарли Чаплин». В ответ послышался новый взрыв.
— Послушайте, — зашептал я, — лучше как-нибудь в другой раз.
— Нет, нет, — ответил он, считая, видимо, своим долгом выполнить данное ему поручение. Дверь слегка приоткрылась, и в щелку выглянул костюмер. Мой спутник обиженным тоном во второй раз пояснил, кто я такой.
— О! — воскликнул костюмер и быстро закрыл дверь. Мгновение спустя дверь снова открылась. — Входите, пожалуйста!
Эта маленькая победа, казалось, воодушевила моего спутника. Мы вошли, Карузо сидел перед зеркалом к нам спиной и наклеивал усы.
— Синьор, — весело сказал режиссер, — я счастлив представить вам Карузо кинематографа, мистера Чарли Чаплина.
Карузо кивнул в зеркало, продолжая наклеивать усы.
В конце концов он встал и, затягивая пояс, стал меня разглядывать.
— Вы пользуетесь большим успехом, а? Много денег зарабатываете?
— Да, — улыбнулся я.
— Вы должны быть очень счастливы.
— Да, конечно. — И тут я взглянул на режиссера.
— Ну вот, — сказал он весело, намекая, что нам пора уходить.
Я встал и, улыбнувшись Карузо, сказал:
— Боюсь пропустить арию тореадора.
— То — «Кармен», а сегодня идет «Риголетто», — возразил Карузо, пожимая мою руку.
— О, да, конечно! Ха-ха!
Я уже насладился Нью-Йорком — насколько это было тогда в моих силах — и полагал, что пора уезжать, прежде чем радости Ярмарки тщеславия начнут мне приедаться. К тому же мне не терпелось поскорее начать работу по новому контракту.
Вернувшись в Лос-Анжелос, я поселился на 5-й улице, в отеле «Александрия», самом роскошном во всем городе. Он был построен в стиле рококо; мраморные колонны и хрустальные люстры украшали вестибюль, посреди которого был расстелен легендарный «миллионный ковер» — своеобразная Мекка кинобизнеса, — на котором заключались крупнейшие сделки. «Миллионным» его прозвали еще и потому, что здесь же обычно толпились репортеры, досужие киноболельщики и прочие любители чужой славы и вслух смаковали астрономические цифры чьих-то сделок.
И тем не менее на этом ковре Абрахамсон сумел составить состояние, продавая прокатчикам стандартные картины, которые он снимал задешево: арендовал на время какую-нибудь студию и за гроши нанимал безработных актеров. Называлось это его предприятие «нищие ряды». Покойный Гарри Коон, глава фирмы «Колумбия пикчэрс», тоже начинал свою карьеру в «нищих рядах».
Абрахамсон был реалистом и признавался, что его интересует не столько искусство, сколько деньги. Говорил он с заметным русским акцентом и, ставя картины, бывало, кричал героине: