Моя цель — звезды
Шрифт:
— Что за сделка? — спросил он наконец.
— Скажи нам, где ты оставил свою развалюху, «Кочевника», и что с ней сталось.
— Зачем это тебе, чучело?
— Зачем? Потому что мы хотим ее спасти, ты, чучело.
— Там нечего спасать. Там одни обломки, вот и все.
— Даже в обломках можно отыскать что-нибудь ценное.
— Хочешь сказать, полетите за миллион миль в мусоре копаться? Не шути со мной, ты, чучело.
— Ладно, — обессилел Дагенхэм. — Там был груз.
— Никакого груза там нет. Все вывалилось.
— Об этом грузе ты не мог знать, — доверительным тоном
— Двадцать миллионов, — прошептал Фойл.
— Плюс-минус пять тысяч. Корабль был застрахован, но страховщики, Бонесс и Уиг, тоже вправе его спасать. Они еще покруче Престейна за него уцепились бы. В общем, могу пообещать и тебе долю. Скажем, двадцать тысяч кредитов.
— Двадцать миллионов, — снова прошептал Фойл.
— Предполагается, что где-то в пути «Кочевника» перехватил и выпотрошил рейдерский корабль Внешних Спутников. Но на борт они не высаживались и судно не грабили, иначе бы тебя не оставили в живых. Это значит, что сейф в каюте дежурного по… Фойл, ау! Ты меня вообще слушаешь?
Фойл его не слушал. Он грезил о двадцати миллионах. Какие там двадцать тысяч — двадцать миллионов в платиновых слитках сверкали перед его внутренним оком, и была ими выложена широкая, привольная дорога к «Ворге». Не надо больше воровать из каптерок да лабораторий. Двадцать миллионов. Их хватит, чтобы уничтожить «Воргу». Истребить ее.
— Фойл!
Фойл пришел в себя и посмотрел на Дагенхэма.
— Не знаю про «Кочевника», — проговорил он, — ничего не знаю.
— Какая муха опять тебя укусила? Чего ты снова дурака валяешь?
— Не знаю про «Кочевника», ничего не знаю.
— Я предлагаю достойное вознаграждение. Двадцати тысяч космофлотцу хватит закатить такую пирушку, что ад замерзнет… сроком, скажем, на год. А большего тебе и не нужно, правда?
— Не знаю про «Кочевника», ничего не знаю.
— Или мы, Фойл, или разведка. Думай.
— Ай, чучело, да ты не прочь, чтоб они меня сграбастали, а не то бы ты со мной всей этой фигни не вытворял, ты, урод. А мне насрать. Не знаю про «Кочевника», ничего не знаю.
— Ах ты сукин…
Дагенхэм с трудом подавил гнев. Он и так слишком раскрылся перед этим примитивным и оттого хитрым созданием.
— Ты прав, — сказал он. — Мы совсем не против, чтобы тобой занялась разведка, но у нас свои соображения.
В его голосе прорезался металл.
— Ты думаешь, тебе под силу нас одурачить? Ты думаешь, тебе удастся ускользнуть и добраться до «Кочевника»? Ты даже рассчитываешь увести у нас из-под носа его груз, да?
— Нет, — сказал Фойл.
— А теперь послушай меня внимательно. У нас в Нью-Йорке адвокат. Все бумаги готовы. Против
Дагенхэм остановился и веско поглядел на Фойла. Тот покачал головой. Дагенхэм продолжил:
— Если даже тебя не приговорят к лоботомии, ты получишь как минимум десять лет так называемого лечения. Так это сейчас в шутку называют. У нас, знаешь ли, просвещенный век, и преступников больше не наказывают. Их лечат. Но иногда лечение это хуже казни. Они тебя засунут в яму где-нибудь в подземном госпитале. В пещерах. Тебя станут содержать в непроглядном мраке и полной изоляции, так что джонтировать оттуда ты не сумеешь. Разумеется, тебя будут иногда отвлекать терапевтическими процедурами и лечебными фильмами, а все остальное время ты будешь гнить во тьме. Ты останешься гнить там, пока не заговоришь. Если понадобится, мы продержим тебя там вечно. Подумай над этим.
— Не знаю про «Кочевника». Ничего не знаю! — ответил Фойл.
— Ну хорошо же, — выплюнул Дагенхэм.
Внезапно он указал на цветок орхидеи, которого коснулся. Цветок почернел и скукожился.
— С тобой произойдет то же самое.
Глава 5
К югу от Сен-Жирона, недалеко от французско-испанской границы, лежит самая глубокая пропасть во Франции — Гуфр-Мартель. Пещеры ее тянутся на мили глубоко под Пиренеями. Там находится самый жуткий пещерный госпиталь на Терре. Ни одному пациенту еще не удалось джонтировать из его непроглядной тьмы. Ни один пациент еще не смог собраться с мыслями и определить джонт-координаты черных госпитальных бездн.
Если не считать префронтальной лоботомии, существует только три способа воспрепятствовать джонту: сотрясение мозга, одурманивание наркотиками и засекречивание джонт-координат. Из этих трех в эру всеобщего джонта наиболее практичным считался последний.
Великие извилистые пещеры Гуфр-Мартеля были вырублены в скальной толще и никогда не подсвечивались. Не освещались и переходы между ними. Тьму заливало незримое излучение инфракрасных ламп. Черный свет этот был видим только охранникам и посетителям, которые надевали наглазники со специальными линзами. Что же до пациентов, то им представали только мрак и тишина, изредка нарушаемая далеким шумом подземных вод.
Для Фойла тоже остались только тишина, далекий шепот вод и госпитальная рутина. В восемь часов утра (хотя в безвременной бездне это мог оказаться и любой иной час) его будили звонком. Он вставал и получал завтрак, подаваемый в камеру по пневмотрубе. Его следовало съесть немедленно, поскольку суррогат, налитый в чашки и размазанный по тарелкам, был запрограммирован разложиться сам собой через пятнадцать минут. В восемь тридцать дверь камеры открывалась; Фойл и сотни других узников слепо шаркали по извилистым коридорам на санобработку.