Моя горькая месть

Гауф Юлия

От тебя, идиот. Да никто даже не дотрагивался до меня больше, кроме одного недобровольного поцелуя с Кириллом. Но сказать об этом я не могу, нельзя рисковать.

Да, не все мужчины чадолюбивы, и мой отец, прекрасно зная, что я его дочь, не принял меня в новую семью. Влад, узнай он о Поле, возможно, тоже бы плюнул на свое отцовство… и это тоже одна из причин, почему он никогда не узнает о дочери.

Пренебрежение мной я переживу, пренебрежение дочерью — нет.

А еще Влад может забрать Полину у меня, и тогда я сломаюсь. Просто с ума сойду от тоски,

даже понимая, что дочери лучше жить в богатой семье, ни в чем не зная отказа. Или не лучше, деньги идут рука об руку с жестокостью, и пусть лучше мы без денег будем, зато людьми останемся.

— Вера!

— От тебя я родила, Влад, — ответила со смешком, помня, что лучшая ложь — это правильно поданная правда. — Ты рад?

Если рад, то радость это тихая и сдержанная. Впрочем, Влад никогда не поверил бы мне на слово, только предоставь я ему доказательства. Покажи я ему дочь, предоставь тест на отцовство — только тогда поверил бы.

— Ты можешь перестать издеваться, и ответить нормально?

— Расслабься, ты не знаешь отца моей дочери, имя я называть не собираюсь, — ответила с горечью, и поняла — вот теперь Влад верит мне.

И плевать, что он первым у меня был, Влад верит лишь в то, во что хочет.

— Расскажи. Если хочешь, чтобы я скорее отвез тебя к твоей…

— К Полине, — с нажимом перебила я.

— … к твоему ребенку, то рассказывай. Кто он, долго ли вы вместе, почему отпустил одну непонятно с кем этой ночью? — в голосе Влада хрипы раздаются.

Ревнует, псих чертов. Не любит, но хочет. Не нужна, но ревнует. Машину заносит на поворотах, и я закрываю глаза, молясь про себя, чтобы добраться до дома живой.

— Полине… два месяца, — сократила я возраст дочери. — Она — самое дорогое, что у меня есть, Влад. Я даже не знала, что можно так любить, пока она не появилась, потому, прошу, веди аккуратнее. Что касается отца Поли — мы не общаемся. Он — человек другого круга, и появился в моей жизни лишь для того, чтобы дать мне дочь. Это весь рассказ.

Влад кивнул, и я понадеялась, что разговор этот окончен. Район за окном знакомый, скоро я буду в спокойствии своей квартиры, благо, пробок нет из-за ночного времени. Осталось потерпеть всего ничего.

Пара мгновений рядом с Владом — все, что мне осталось. А дальше я сделаю все, чтобы больше его не видеть.

— Он не твоего круга, а моего, так?

— Да, — подтвердила.

— И вы не вместе, потому что…

Влад не договорил, повернул ко мне голову, глядя вопросительно, и я с силой толкнула его, заставляя на дорогу смотреть.

— Дьявол, Влад, веди нормально! Мы не вместе, потому что такова жизнь, — раздраженно бросила я, но поняла — его этот ответ не удовлетворяет, а значит, придется продолжать лгать. — Он женат, ясно? От жены уйти не мог и не хотел, повстречались, и я забеременела. Все, больше я на эту тему говорить не буду, тебя моя жизнь не касается! Рули к крайней девятиэтажке, это мой дом.

Еще минута, всего минута осталась в этой давящей тишине. Не думаю, что Влад разочарован — куда уж дальше после моего признания, что я Нику убила. Зря, наверное, но так хотелось боль ему причинить.

А хуже лишь себе сделала, он-то в моей вине не сомневался. Может, стоило правду рассказать? Может, тогда Влад бы понял? Знать, что родная мать — убийца гораздо тяжелее. Даже нелюбимая мать.

Нет, не могу я об этом рассказать, просто не могу. Мама больна была, не в себе, и не виновата она. И допустить, чтобы ее проклинали после смерти — это предательством будет.

— Мне жаль твоего ребенка, Вера, — после минутного молчания говорит Влад едко, и останавливает машину у подъезда. Фонарь снова разбили, темнота слепит глаза, как и снова подступающая болезненная горечь — я знаю, что Влад мне скажет.

— Не смей! — зашипела я, но он не обратил внимание.

— Боюсь представить, кого ты вырастишь — такую же сумасшедшую лгунью, думаю. Пока не поздно, отдай ребенка в нормальную семью, Вера, и не калечь еще одну жизнь. Какая из тебя мать? — Влад наслаждался каждым сказанным словом, а мне впервые захотелось его убить, растоптать, в порошок стереть за слова эти жестокие. — А теперь иди домой, как ты и хотела. Все, свободна.

Может ли сердце разорваться от боли? Раньше я думала, что это невозможно, а сейчас… сейчас понимаю, что еще немного, и я просто умру. Сердце то бешено билось, как птица в маленькой клетке, то останавливалось, замирало в предчувствии беды, ведь в гадких, жестоких словах Влада есть доля истины.

Я не умею жить. Не жила никогда, лишь существовала. И дочери могу лишь любовь дать, но любить и кошка умеет. А воспитание? Ориентиры жизненные? Я понятия не имею, как Полину подготовить к этому миру, и дико боюсь саму себя.

Что сломаюсь, и превращусь в родную мать, забившую на единственного ребенка из-за предательства мужчины. Или сойду с ума, и буду третировать своей любовью Полю, как приемная мама поступала, и испорчу этим дочери жизнь.

Но отдать Полю?

Нет! Едва представляю, что она не со мной, выть хочется, и такое чувство, что кожу содрали по живому. Не могу я ее лишиться, не могу! Влад просто пьян, Влад больно сделать хочет. Еще больнее, чем уже сделал.

И мне стало еще хуже от мысли, что я сейчас выйду из машины, а он уедет. И разобьется. Разобьется насмерть, и я узнаю об этом от Кати, которая снова ткнет меня носом в свой мерзкий смартфон, и тогда даже призрачной надежды не останется, что все у нас могло бы быть… нет, нельзя, чтобы Влад за рулем был.

И домой я его позвать не могу.

Ничего и никогда у нас уже не будет, но пусть он живет. Просто живет, а я счастлива буду этим.

— Проводи меня, — хрипло попросила я. — Говори, что хочешь, но проводи, пожалуйста до подъезда. Фонари опять побили, я боюсь.

Влад удивился. Ожидал ведь, что я прокляну его, и выскочу из машины, и я бы так и сделала, если бы не мои извечные страхи. Их всего два: Полину потерять, и его.

Никого ведь больше не осталось в моей жизни, всех потеряла.