Моя любимая дура
Шрифт:
– А-а-а! – завопил Дацык пуще прежнего и принялся хлестать паспортом по лицу Мураша. – Все сходится, оглобля неструганая! Ты врешь, но сопротивляешься, пузырь мочевой! Убью! Убью!
При каждом слове Дацык наносил по сизому носу Мураша удар паспортом, у которого уже порвался листок с отметкой о регистрации.
– Это совпадение, – всхлипывал Мураш, не пытаясь хоть как-то защититься. – На свете бывают всякие, даже самые удивительные совпадения…
Мне было противно смотреть на Мураша и на фонтанирующего слюной, малинового от ненависти Дацыка, и я встал из-за стола.
– Любуйся, любуйся! – остановил меня Альбинос. – Твой приятель.
– Мне надо просушить ботинки, – ответил я.
– Дацык тебя проводит!
Экзекуция наконец закончилась. Дацык свернул паспорт трубочкой, вставил его в рот Мурашу и только после этого оставил его в покое. Он вытер со лба пот, поправил воротник своей куртки и выудил из заветной коробки начатую бутылку. Наполнил рот водкой, прополоскал горло и проглотил.
– Чтобы через пять минут духу здесь твоего не было! – сказал он Мурашу.
– Я должен… я должен, – зашлепал губами Мураш, словно еще смаковал вкус обложки паспорта. – Я должен найти место гибели своего отца…
– Кто-нибудь! – взмолился Дацык. – Закройте ему рот! – И, с укором взглянув на Альбиноса, который снова занялся своей трубкой, добавил: – А ты говоришь, меня должно тошнить от крови. Да умертвить этого бешеного скунса – это подвиг, который станет достоянием нации!
– Еще врет! – покачала головой Лера, посчитав необходимым проявить солидарность с Дацыком. – Сказал бы честно, что тоже хочет денег, мы, может, и дали бы ему немножко…
Бежать отсюда! Бежать прочь от этих помоев, которые представляются людьми! Бежать немедленно, без колебаний и страха! Чавкая мокрыми ботинками, я пошел к своей хибаре. Дацык понял меня почти что правильно.
– Эй, не гони! – хмыкнул он за моей спиной. – Мне тоже противно на этого Антошку смотреть. Вот же паскудный тип, да? Батя в больнице загибается, а он здесь нам песенки чирикает… А все из-за того, что Альбино слишком добренький. А я гнилую натуру душой чувствую, веришь? Все могу понять. Хочется чуваку деньжат на халяву сорвать, хочется красивой жизни. Но нельзя же в гиену превращаться… Знаешь, чего я вообще вынести не могу? Жадности. Я себе давно зарок дал: никогда жлобов не щадить… И как ты его раньше не раскусил?
Это хорошо, что Дацык разоткровенничался. Человек, который изливает душу, смотрит в глубь себя самого и плохо видит, что творится снаружи. Легче будет с ним справиться… Вот и мой сарай. Больше ты не будешь для меня приютом, старина! Сгущаются сумерки. Ночь станет моим верным союзником. Сейчас как никогда я чувствовал себя сильным и свободным. Ай да молодец Альбинос! Какой умный ход сделал, чтобы уличить Мураша во лжи. Как ему удалось разыскать его отца? Наверное, отправил запрос в справочную Нальчика… Но об этом потом. А сейчас все внимание на дверь, на почерневшую от солнца и снега дверь в хибару… Я остановился перед ней. Дацык, нахмурив брови, смотрел на меня. Он что-то заподозрил?
– А ты что ж, даже ужинать не будешь? Тебя мы с довольствия не сняли. Напротив, водочкой сегодня побалуем.
– Сначала просушу ботинки.
Сейчас он должен приказать мне отойти на несколько шагов, после чего сунет пистолет за пояс и возьмется за скобу. Но чего он медлит? Почему смотрит себе под ноги?
– Чьи это следы? – пробормотал Дацык и поставил ногу рядом с четким отпечатком рифленой подошвы. – Не мои… А ну-ка, задери ногу! У тебя какая подошва?
– Не надо ничего задирать, – вдруг прозвучал незнакомый мужской голос. – Это мои следы.
Глава 37
ВСЕ
Дацык не успел обернуться, как ему в затылок уперся автоматный ствол. За его спиной стоял невысокий коренастый милиционер в серой форме с лейтенантскими погонами. На поясном ремне висела портативная радиостанция, которая безостановочно шипела, будто внутри ее жарилась яичница. У лейтенанта было широкое доброе лицо, на котором чеканно вырисовались хроническая усталость и лень. Дацык оторопел и стал медленно-медленно разгибаться и поднимать руки, словно он был водолазом и работал сейчас на глубине. Я обратил внимание, что пистолета в его руке уже не было, он успел незаметно сунуть оружие в карман куртки. Наивно полагать, что внезапное появление в бандитском логове гаранта справедливости и законности привело меня в чувство восторга. Наверное, я испытывал те же чувства, что и Дацык. С моим заклятым врагом мы вдруг стали союзниками.
Лейтенант убедился, что Дацык правильно отреагировал на его появление, опустил автомат и перевел взгляд на меня:
– Вацура Кирилл Андреевич?
Я пожал плечами, будто надеялся, что эту непреложную истину еще можно будет поставить под сомнение. Лейтенант сдвинул кепи на затылок, промокнул платком вспотевший лоб и как-то нерешительно, словно был согласен рассмотреть альтернативные предложения, произнес:
– Ну что? Пойдем к столу?
На Дацыка страшно было смотреть. У бедолаги было такое лицо, будто он всю жизнь верой и правдой вкалывал на заводе, и вдруг ему объявили, что пенсии у него никогда не будет, да еще в грубой форме выставили за ворота. Я чувствовал себя не менее скверно. Милиция нашла меня там, где я меньше всего ждал ее. Что у меня теперь впереди? Уж конечно, не грамота за содействие органам правопорядка и не крепкие милицейские рукопожатия… Мы шли с Дацыком к столу, и вид у нас, должно быть, был весьма обескураженный. Лейтенант вздыхал за нашими спинами и зевал. Казалось, что это не он принуждает нас к каким-то действиям, а, наоборот, мы грузим его своими проблемами.
Компания, сгруппировавшаяся у стола, пережила появление милиционера еще более тяжело, чем мы с Дацыком. Надо сказать, что Альбинос и Лера, которые сидели лицом к склону, не сразу разглядели за моей спиной низкорослого лейтенанта. Получилось, что мы подсунули им милиционера неожиданным сюрпризом, буквально вручили его, как хлеб-соль. При виде человека в форме и с «калашниковым» наперевес Лера потеряла дар речи. Раскрыв рот, она с откровенным ужасом уставилась на погоны со звездочками. Альбинос остался внешне спокойным, даже трубка не дрожала в его пальцах, но держал он ее криво, отчего тлеющие угольки сыпались ему на грудь. Альбинос не замечал этого, как и едкого запаха горящей синтетики. Шоковая пауза затянулась. Дацык, не желая, чтобы ответственность за появление милиционера Альбинос возложил на него, развел руки в стороны, пожал плечами и пробормотал:
– Вот гость к нам пожаловал… Вот только откуда – ума не приложу!
– Лейтенант Рукомойский, – представился милиционер, снова вздохнул и добавил: – Уголовный розыск. Прошу документики на стол.
– А мы ничего плохого не сделали! – не вовремя обрела дар речи Лера.
– Охотно верю, – ответил лейтенант, сел за стол, снял кепи и тщательно протер влажную лысину платком.
Альбинос протянул ему два паспорта – свой и Леры. Лейтенант покосился на меня и Дацыка:
– Присаживайтесь пока… А то стоите, как вышки за колючей проволокой.