Моя любимая роль
Шрифт:
В свете фар мелькали насекомые, через пару минут выскочило из кустов что-то мелкое и прыгучее, испугалось машины и нырнуло обратно. Время моталось на колёса, пустая дорога стелилась как шёлковая, давая время побыть наедине с собой и хорошо подумать. О жизни, о том, за чем она едет, о тех, кто остался за спиной.
«Мари, Мари… прости меня, рыжая, я не ведала, что творю. И клянусь тебе, я больше никогда не пожелаю никому ничего плохого… Хреновая из меня ведунья — ничего не знаю, никому помочь не могу, лечить не умею, только пакости мелкие творю и рты затыкаю. Ну ничего, сейчас съезжу за «Рецептами» и прочитаю каждое слово от корки
Мысли потекли извилистыми путями, к беседке над склоном, через встречу у родника, сквозь озёрную воду, синюю, как глаза Мари, в танцевальный зал, где Крис обнял её, прижавшись губами к плечу…
И тут она резко утопила тормоз, чуть не вылетев через лобовое стекло, замерла, пытаясь отдышаться и понять, что она только что видела. Если верить собственным глазам ещё можно, то секунду назад мошки и мусор перед самыми фарами сложились в оскаленную человечье-козью морду, которая ухмыльнулась ей и разбилась о капот, рассыпавшись где-то двадцатью метрами раньше.
Обернувшись, Стеф увидела жирный след колёс на асфальте, который плавно поворачивал, пересекая разделительную полосу…
«Так, это что сейчас было?»
Опять развернувшись вперёд, она рассмотрела, что машина практически упёрлась в толстое дерево, не долетев до него сантиметров десять. Стеф включила аварийку, закрыла глаза и откинулась на спинку кресла, медленно погладив руль:
«Хорошая машинка. Надо тебе купить чего-нибудь, за заслуги.»
Когда появилась морда — до или после того, как она свернула с дороги, совершенно этого не заметив? Этот чёртов глюк спас ей жизнь или чуть не угробил?
Плотнее закутавшись в куртку, она поняла, что с ней что-то не так, и внимательно осмотрела воротник и карманы, понимая, что куртка не её… а Стивена, да. Она схватила первую попавшуюся, а сверху лежало то, что она сняла последним. То-то она теплее и шуршит постоянно.
Пытаясь успокоиться и прийти в себя, она стала на автомате вытаскивать из карманов всё подряд и через минуту у неё на коленях, на соседнем сидении и на Торпедо был целый склад мятых листов и несколько аккуратно сложенных страничек. Она стала по очереди разворачивать мятые, читать и опять сминать как было, рассовывая по карманам. В основном это были каракули или рисунки схематичных человечков в разных странных позах, заметки летящим почерком типа: «Не забыть про Л, взять А» и сто раз почёрканные стихи и ноты. Стихи она читала, ноты проигрывала в уме, рисунки рассматривала и пыталась понять.
Спустя минут двадцать она успокоилась достаточно, чтобы завести машину. Очень скоро за поворотом показались огни города, расстелившегося в низине под горами, далёкие всполохи маяка, одинокие группы фонарей у горизонта, отмечающие стоящие на якоре корабли. Она как-то разом успокоилась и набрала скорость, устремляясь в знакомый район объездной дорогой. Бросила машину возле чужого гаража — она знала тех, кто тут живёт, и была уверена, что они не выйдут разбираться. До дома пара кварталов, которые лучше пройти пешком, чтобы не привлекать внимания припаркованной под воротами знакомой машиной.
С детства родные улицы пахли цветами, в знакомых домах смотрели телевизор знакомые люди, кое-где уже спали. Она глянула на мобильный — полпервого, ох и поездка у неё вышла… а собиралась быстро обернуться, ага.
Добравшись до своего дома и не увидев света ни в одном окне, она тихо вошла через заднюю дверь, которую из-за собаки никогда не запирали. В старом доме всё как всегда, хоть что-то в этом мире нерушимо. Было пусто и тихо, Слэш похрапывал на диване, мелко суча лапами во сне — бегает, неугомонное создание. Из кухни раздался тихий скрип, Стефани замерла, вглядываясь в темноту, потом рассмотрела тёмный профиль на фоне окна и выдохнула — мама, сидит за столом в огромных наушниках и с бокалом вина, как обычно, не может заснуть. Когда она в таком состоянии, можно ходить не опасаясь — она ничего не услышит.
В молодости она победила в конкурсе певцов и чуть не стала звездой в семнадцать лет, но бабушка с дедом не позволили, настояв на колледже и серьёзной специальности. Она выучилась и стала довольно успешным юристом, но иногда на неё что-то находило и она могла ночь напролёт просидеть в темноте, слушая музыку и изредка пуская слезу — она до сих пор отлично пела, но успела остыть и покориться судьбе, не прекращая, впрочем, страдать о несбыточном.
Стефани часто думала, что именно поэтому мама так активно поддерживала её желание стать актрисой и брала лишнюю нагрузку на работе, лишь бы оплатить её бесконечные внеклассные занятия.
Лестница на второй этаж так скрипела, что Стеф думала, перебудит всех соседей, но папа в своей комнате храпеть не перестал, а мама до конца плейлиста не откроет глаза, даже если рядом артиллерийский снаряд разорвётся.
Ещё семь шагов по коридору и вот она лестница на чердак, а там, в пыльной коробке под столом… Здесь она уже ничего не опасаясь включила свет, медленно потянула коробку, схватила так и оставшиеся лежать сверху «Рецепты», радостно прижала к груди — да, всё получилось! Осталось только найти вертолёт, выйти без происшествий и убраться отсюда поскорее.
Свернув тетрадку в трубочку, Стеф сунула её во внутренний карман куртки и осмотрелась в поисках яркой коробки с вертолётом. Нашла, потушила свет, спустилась на ощупь по скрипучей лестнице и медленно пошла по коридору, ведя рукой по стене. У самых ступенек нога внезапно наткнулась на что-то твёрдое, раздался потусторонний протяжный звук и лица коснулось влажное горячее дыхание.
Стефани набрала воздуха для крика, но лёгкие перехватило спазмом, заставляя сердце зайтись в припадке, она замерла, не в силах издать ни звука. На плечи опустилась страшная тяжесть, придавливая к земле, по голой шее тиранулась жёсткая шерсть… и по лицу мазнул здоровенный мокрый язычара, окутывая её неповторимым запахом собачьего корма.
Она выдохнула, ноги подкосились от облегчения:
— Слэш, твою мать, — мокрый язык ляпнул её по губам, заставив заткнуться, она обхватила широкую собачью спину и прижала к себе: — Ну иди сюда, иди, бандит. Я из-за тебя чуть в штаны не наложила, потустороннее ты создание. Пойдём, проводишь меня.
Пёс радостно ссыпался по ступенькам, создав столько грохота, что продолжать спать в таком шуме не смог бы ни один нормальный человек… кроме тех, у кого восемь лет живёт девяностокилограммовый нюф. Папа даже храпеть не перестал, Стеф беззвучно рассмеялась и вышла через заднюю дверь следом за собакой. На улице он опять полез обниматься, Стеф вдоволь потискала этот лохматый кусок радости, попрощалась и зашагала к оставленной машине. На выезде из города зашла в круглосуточную аптеку, взяла ещё мази от боли в мышцах и самое сильное снотворное, которое только можно купить без рецепта.