Моя мать Марина Цветаева

Эфрон Ариадна

«Pardonnez-moi, mon cher papa, d’avoir dispos'e de ma r'esistance sans votre permission, j’ai veng'e bien d’innocentes victimes, j’ai pr'evenu bien d’autres d'esastres, le peuple, un jour d'esabuse, se r'ejouira d’^etre d'elivre d’un tyran, si j’ai cherch'e `a vous persuader que je partais en Angleterre, c’est que j’esp'erais garder l’incognito, mais j’en ai reconnu l’impossibilit'e. J’esp`ere que vous ne serez point tourment'e, car je crois que vous aurez des d'efenseurs `a Caen, j’ai pris pour d'efenseur Gustave Doulat, un tel attentat ne permet nulle d'efense, c’est pour la forme. Adieu, mon cher papa, je vous prie de m’oublier ou plut^ot de vous r'ejouir de mon sort, la cause en est belle, j’embrasse ma soeur que j’aime de tout mon coeur ainsi que tous mes parents, n’oubliez pas le vers de Corneille:

le Crime fait la honte et non l’Echafaud.

C’est demain `a huit heures que l’on me juge, le 16 Juillet»

. [166]

Боренька

дорогой, я так и не поняла насчет романа:

значит ли это, что его можно читать в рукописи? Т. е. что ты разрешаешь? Если да, то я боюсь трогать рукопись, ведь не дай Бог что случится, ведь это не восстановимо, даже подумать страшно. М. б. можно перепечатанное читать — по мере того, как М. К. будет печатать, и до того, как она отдаст тебе все экземпляры, которые у тебя сейчас же разойдутся? Я так суеверна насчет рукописей, на маминых просто сижу и никому даже не показываю, чтобы не потерять, не утащили или не сглазили. А тут нужно будет и Лиле на дачу свезти и с ней почитать — с копией же ничего никогда не случится. Если только возможно, напиши мне открытку насчет этого.

166

«Прости меня, дорогой папа, что я без вашего позволения совершила акт сопротивления; я отомстила за многих невинных жертв и предотвратила множество других несчастий; когда у народа откроются глаза, он обрадуется избавлению от тирана; если я стремилась убедить вас, что уезжаю в Англию, то лишь потому, что надеялась скрыть свое имя, но это оказалось невозможным. Надеюсь, что у Вас не будет неприятностей, думаю, в Кане у вас найдутся защитники; адвокатом я взяла себе Гюстава Дюла, хотя в таком деле, как мое, никакая защита не дозволена, это — чистая формальность. Прощайте, мой дорогой папа, прошу вас забыть меня или, скорее, радоваться моей участи, ведь причина ее — благородна; целую мою сестру, всем сердцем любимую, и всех моих родных; не забывайте стих Корнеля:

Позорно Преступление, но не Эшафот.

Меня будут судить завтра, 16 июля, в восемь часов». (Перевод А. Э.)

Крепко тебя целую и люблю.

Твоя Аля.

М. б. ты М. К. еще не печатать дал рукопись, а читать? Ты, почему-то, пишешь о том, что бумагу ей можно отдать потом. Или у нее сейчас просто есть бумага для работы?

<ПАСТЕРНАКУ>; Болшево, 20 августа 1955

Дорогой Боренька, сейчас разбираю мамины стихи, и захотелось мне напомнить тебе этих «Магдалин» — все те же волосы, о которых ты мне говорил, и те же грехи!

Крепко тебя целую, и Лиля и Зина тоже шлют привет.

Твоя Аля.

В маминых записных книжках и черновых тетрадях множество о тебе. Я тебе выпишу, многого ты, наверное, не знаешь. Как она любила тебя и как долго — всю жизнь! Только папу и тебя она любила, не разлюбливая. И не преувеличивая. Тех, кого преувеличивала, потом, перестрадав, развенчивала.

Магдалина

[167]

1

Меж нами — десять заповедей: Жар десяти костров. Родная кровь отшатывает, Ты мне — чужая кровь. Во времена евангельские Была б одной из тех… (Чужая кровь — желаннейшая И чуждейшая из всех!) К тебе б со всеми немощами Влеклась, стлалась, — светла Масть! — очесами демонскими Таясь, лила б масла — И на ноги бы, и под ноги бы, И вовсе бы так, в пески… Страсть, по купцам распроданная, Расплеванная — теки! Пеною уст и накипями Очес — и п'oтом всех Нег… В волоса заматываю Ноги твои, как в мех! Некою тканью под ноги Стелюсь… Не тот ли (та!) Твари с кудрями огненными Молвивший: встань, сестра!

167

Марина Цветаева. После России. Париж, 1928.

26 августа 1923 г.

2

Масти, плоченные втрое Стоимости, страсти пот, Слезы, волосы — сплошное Исструение, а тот, В красную сухую глину Благостный

вперяя зрак: — Магдалина! Магдалина! Не издаривайся так!

31 августа 1923 г.

3

О путях твоих пытать не буду Милая, ведь всё сбылось. Я был бос, а ты меня обула Ливнями волос — И слез. Не спрошу тебя, — какой ценою Эти куплены масла. Я был наг, а ты меня волною Тела — как стеною Обнесла. Наготу твою перстами трону Тише вод и ниже трав. Я был прям, а ты меня наклону Нежности наставила, припав. В волосах своих мне яму вырой, Спеленай меня без льна. — Мироносица! К чему мне миро? Ты меня омыла, Как волна.

31 августа 1923 г.

<ПАСТЕРНАКУ>; 3 октября 1955

Боренька, нашла в маминой записной книжке (м. б. это вошло в ее прозу о тебе? не знаю — не перечитывала лет 20).

«Есть два рода поэтов: парнасцы и — хочется сказать — везувцы (-ийцы? Нет, везувцы: рифма, безумцы). Везувий, десятилетия работая, сразу взрывается всем (!Взрыв — из всех явлений природы — менее всего неожиданность). Насколько такие взрывы нужны? В природе (а искусство не иное) к счастью вопросы не существуют, только ответ. Б. П. взрывается сокровищами».

Боренька, а ведь это о твоем романе (хоть запись и 1924 г.)

Как-то ты живешь, мой родной? Целую тебя и люблю.

Твоя Аля.

Ты мне ничего не ответил о романе: переписывается ли, переписан ли, когда и как можно прочесть?

<АРИАДНЕ>; 15 окт. 1955

Дорогая моя Алюша! Благодарю тебя за письмо и выписки из маминых бумаг. Извини, что и сейчас, и этими несколькими строками, не отвечаю тебе. Мне кажется, что в один из ближайших вторников, 18-го, 25-го или 1-го ноября я буду в Москве, позвоню тебе и постараюсь тебя повидать. Но это предположение такое неопределенное, что оно не должно связывать тебя и приковывать к дому. Если тебе надо будет уехать из города, не считайся с этими гаданиями, уезжай с богом.

Я, конечно, знаю о разговоре О. [168] с тобой. Зачем тебе ездить сюда, это вовсе не способ меня увидеть. Да ты, кажется, и не собираешься. Еще менее желательно, чтобы ты или кто-ниб. из твоих близких, в том числе Д. Н., [169] прочли роман в том получерновом виде, в каком он был в руках Марины Казимировны и какой представляет ее перепечатка. Зачем это тебе? В результате моих и, немного спустя, ее стараний, роман выйдет к концу года в готовом и окончательном виде с первой до последней страницы, в каковом состоянии одним из первых будет дан на прочтение Вашему Мерзляковско-Вахтанговскому объединению.

168

О. В. Ивинская

169

Д. Н. Журавлев.

Прости меня за грубости, содержащиеся в этом письме. Крепко целую тебя. Елизавете Яковлевне, Зинаиде Митрофановне и Журавлевым сердечный привет.

Твой Б.

<ПАСТЕРНАКУ>; 26 октября 1955

Дорогой мой Борис! Прости, что я такая свинья и не отозвалась сразу на твое письмо. Лиля очень заболела, и я все ездила туда и что-то возила, и ездила к Егорову и заказывала лекарства и отвозила их ночью, и для чего-то ночью же возвращалась в Москву, и т. д. Мне сказали, что ты звонил и что ты должен был быть на Лаврушинском до половины второго (во вторник), я звонила тебе около часу, но тебя уже не было.

Егоров все говорит, чтобы я не беспокоилась, но Лилю-то он не видел, а только меня, и вряд ли по моему состоянию можно определить ее!

Боренька, твой роман мы все будем читать в таком виде, в каком ты захочешь, все это зависит только от твоего желания, мы-то, читатели, давно готовы. И в то время, которое тебе будет удобно, и в любую очередь. Это Оля меня смутила, сказав, что уже можно взять у М. К. Ко мне приходила одна очень милая окололитературная девушка, мамина почитательница и подражательница, она, кстати, говорила мне, что у ее знакомых «ребят» (тоже почитателей и подражателей) уже есть экземпляры твоего романа, что они у кого-то достали и перепечатали — не знаю, что это может быть? Возможно, это начало, то, что давно уже «ходило в списках»? Или они в самом деле успели где-то подхватить уже почти готовый вариант?