Моя Оборона! Лихие 90-е. Том 2
Шрифт:
— А че я не помню? — Строго посмотрел на меня Фима.
— Ха. Интересно. И чего ж ты не помнишь?
— Головой ударился, — Степаныч хрипловато засмеялся.
После первого захода в баню, естественно, поныряли в небольшой бассейн, наполненный холодной водой. Потом почти сразу направились в предбанник, где, собственно, и стоял стол.
— Ну че, Фима, — крикнул через стол Илья, — забьемся на то, что не досидишь?!
— Я… Да я… Досижу! — Окосевший Фима отставил пятую по счету бутылку пива. — Вот глянешь!
—
— А что у тебя есть?!
— Тыща долларов!
— А давай! — Выдал Фима, и Степаныч аж поперхнулся пивом.
— Фима, ты че, какая тыща долларов?!
— Да я ж огнеупорный! — Сказал Фима, откусив шашлык с шампура. Остаток куска, не поместившийся в рот, упал под стол. Фима этого даже не заметил.
— Тыща долларов, это ты, конечно, загнул. Но вот на штрафную можно, — рассмеялся я.
— Ну, давай на штрафную, — согласился Илья.
Из большого двухкассетного музыкального центра Панасоник, что стоял у стены, лилась песня «Дым сигарет с ментолом» дуэта Ненси. Когда кто-то из алексовцев возмутился и заставил управляющего поставить что-нибудь повеселее, зазвучала популярная «Фаина». Потом уже перешли на ДДТ. Алексовцы затянули вместе с Шевчуком «Что такое осень».
Ну а потом все вернулись в баню. Илья принес с собой хлесткое влажное полотенце. Тут же стал поддавать пару. Нагретый и очень влажный воздух загустел так, что раскрасневшиеся лица окружающих помутнели.
— Ну че, это и все? — Спросил Фима. — Так такую баню я и сам могу устроить.
Тем не менее, он нагнул голову и дышал уже только ртом. Водил влажными пальцами по горячим волосам.
— Не-не, — засмеялся Худяков. — Илья только разгоняется.
— Ща, вот воздух подсохнет, и начнем, — сказал Илья, стоя у камней в полный рост так, будто жар его совсем не трогал.
— Из наших, алексовских, только я, да еще несколько человек могут пережить баню Ильи. Он свое дело знает, — сказал Худяков.
— Я б лучше по старинке, веничком, — пожаловался мокрый от пота Степаныч, которому уже явно было тяжеловато.
— Да? — Заинтересовался я, обращаясь к Худякову. — Я к бане еще с детства приученный. В станице, где я рос, дед построил баню у себя на участке чуть ли ни одним из первых. Пусть она получилась маленькая, больше, чем вдвоем, не посидишь, но жаркая, как надо. Пожарче этой будет.
— Во как, — хмыкнул Худяков, не прячась от жара, как делали другие. — Ну, думаешь, досидишь?
— Досижу. А что тут такого? — Пожал я плечами.
Худяков снова хмыкнул, а потом переместился со средней полки, на ту, что была повыше. При этом, я заметил, что он даже не снял свою толстую серебряную цепь с крестом, которую обычно носил под майкой. Казалось, будто его красной грубой коже нипочем даже разогретый металл.
Тогда я тоже ухмыльнулся и сел на лавку рядом с Худяковым.
«О-о-о-о» —
— А чего такое? — Удивился я.
— Если в парилке есть где сесть повыше, то выдержать Ильшину баню на самом верхнем месте могут только Илья да Витя Владимирыч, — пояснил Леша Маршин, подобрав ногу от горячей древесины пола.
— Вот как? Ну давайте посмотрим, сколько я высижу, — посмотрел я на Худякова.
— Одно дело — бандитов стрелять. Тут ты молодец, — сказал Худяков. — Но Илья баню так кочегарит, что замес с Михалычем тебе покажется легкой прогулочкой.
— Заинтриговали. Теперь, точно не слезу, — улыбнулся я.
Худяков прыснул, сказал:
— Волосы в носу береги. Давай, Илюша. Жги!
— Стоять! Всем стоять! — Встал вдруг Фима покачнувшись. — Я с вами, мужики!
— Не, Фим, не надо тебе. Не хватало, чтобы ты еще прямо в бане сблевал, — Сказал Вася Котов, и все грянули дружным смехом.
— Не наблюю! Я от алкашки только раз блевал, — соврал пьяный Фима. — И то, когда дух дал мне прикладом под дых. Ну я и сблевал ему в харю. А потом, пока он зенки от блевотины протирал, заколол штыкножом!
Все снова захохотали.
— Ладно, пусть идет, — сказал Худяков, а потом украдкой шепнул мне. — Все равно первый с верхней полки свалит.
Гордый оттого, что его шутка вызвала всеобщий взрыв смеха Фима, аккуратно держа равновесие, пересел наверх.
— Ух. Хорошо тут, — сжался он.
— Это только цветочки, — сдержанно засмеялся Худяков и втянул голову в плечи. — Жги, Илюха!
Илья стал на среднюю лавку, взял широкое полотенце, что грелось у него на шее, размахнулся им, распрямляя, а потом завертел под самым потолком, погнал горячий воздух к низу.
Тут же те мужики, что сидели на последних, самых невысоких лавках охнули. Степаныч аж скуксился. Илья же, крутил полотенцем, как остервенелый, потом дернул им, горячее и влажное оно щелкнуло в воздухе, и когда самый жар, припавший к полу, стал подыматься обратно, Илья принялся быстро-быстро гнать его на людей, взмахами полотенца.
Я почувствовал, как от жара защипало волосы на голове. Плечи, руки, грудь — все это объяло таким жгучим воздухом, что на миг мне захотелось выбежать из бани, ну или хотя бы опуститься.
— Хорошо! — Протянул Худяков, подставляя широкую грудь потокам воздуха, обдававшим нас с новой и новой силой.
Илья же, по очереди обмахивал жаром всех сидевших, не давал воздуху подниматься к потолку, тут же гоня его вниз полотенцем. Первым не выдержал Степаныч.
— М-м-м-м… — Промычал он сквозь сильно сжатые губы и выскочил из парилки.
— Первый пошел! — Громогласно объявил Худяков, и все грянули дружным смехом.
— Ох еб#на… — Выдал Фима, а потом зажал рот руками и пулей вылетел прочь.