Моя плоть сладка (сборник)
Шрифт:
Коннорс вернул письмо Хайсу.
— Это, конечно, разрушает мою теорию. Элеана говорила мне, что есть письмо, но я не знал, что оно написано от руки. Это почерк вашего брата?
— Я готов поклясться в этом перед судом.
— Пять тысяч долларов — это те деньги, которые вы дали матери Элеаны, чтобы она расплатилась за дом?
— Да.
— И ваш брат никогда больше не присылал вам денег?
— Больше ни одного цента!
— Но тогда ваш дом, фабрика, этот банк, весь Блу-Монд...
Джон резко оборвал его.
— Это результат адской работы. По восемнадцать часов в сутки тяжелого труда, только чтобы вознаградить Селесту за то зло, которое ей причинил Дон.
Хайс положил письмо в папку и спрятал ее в ящик.
— Но это ни к чему не привело. Если не считать последнего взноса за дом в Чикаго, а ведь Селесте нужна была крыша над головой, кроме того, она всегда отказывалась брать у меня деньги, чтобы добавить к тем пятидесяти долларам, которые присылал Дон. Она работала продавщицей в магазине и разъезжала по всей стране, продавая корсеты, косметику и прочие товары. Она пела в небольших кабаре, в ресторанах и прислуживала в кафе, чтобы воспитать Элеану и выжить самой. Мне пришлось почти силой заставить ее согласиться, чтобы я платил за учение Элеаны в нормальной школе.— Лицо Хайса было таким же несчастным, как и его' тон.— А почему? Потому что Селеста верила, что когда-нибудь Дон вернется, и она не хотела быть обязанной ни одному мужчине, кроме него. Она хотела иметь право сказать ему: «Я такая же, Дон, как и тогда, когда ты двадцать лет назад бросил меня».
Хайс отвернулся и посмотрел в окно. Элеана бросила на Эда умоляющий взгляд.
— Вот по этой причине, Эд, я и хочу выйти за Аллана. Я его не люблю и знаю, что меня ждет. Но с меня достаточно быть бедной. Мне надоело считать каждый цент. И если мама не хочет брать деньги у дяди Джона, то у меня она возьмет. И я хочу дать ей все, иначе я никогда не вышла бы замуж за Лаутенбаха.
Элеана начала вытирать елезы ладонью. Коннорс протянул ей платок. Он ощутил прилив нежности к Элеане. Пульс его участился. Более, чем когда-либо, Элеана стала похожа на девушку с большими глазами, несущуюся на диком коне.
«Ты мне больше, чем брат, Шад»,— подумал Коннорс. Он сомневался, стоит ли сейчас говорить Элеане о счастливом повороте в его судьбе, о контракте с «Таннер пресс». К тому же ему не хотелось покупать Элеану. Это поставило бы его на одну доску с Алланом Лаутенбахом.
Элеана вытерла глаза и положила платок в карман.
— Теперь, даже если поверенные Аллана не станут требовать брачного свидетельства мамы, дело все равно лопнет.— По ее щеке покатилась слеза.— Единственная причина, по которой отец Аллана остановил свой выбор на мне, та, что со мной никогда не происходило никаких историй. Для него я лишь маленькая святоша-учительница, с помощью которой его горячо любимый сын сможет дать ему наследника миллионов, миллионов Лаутенбаха, известного в кругу миллионеров и финансистов под именем Аллана Лаутенбаха Второго. Все это, конечно, после соответствующих церемоний и необходимых ритуалов.— Элеана вытерла щеку,— Если, конечно, Аллан Второй еще способен создать Аллана Третьего.
Коннорс рассмеялся.
Джон Хайс был шокирован.
— Элеана!
Она достала платой Эда и высморкалась.
— Ну что ж! Конечно, приятно иметь сколько хочешь денег. Теперь, без сомнения, моя репутация погибнет.
Хайс повернулся к Коннорсу.
— Согласны вы дать мне двадцать четыре часа?
Коннорс пожал плечами.
— Мне нечего терять. А как с шерифом Томсоном?
— Я займусь им,— ответил Хайс. Он позвонил по внутреннему телефону.— Мисс Гаррис, я ухожу на весь день. И меня не будет ни для кого.
Коннорс спросил, не сможет ли он быть ему чем-нибудь полезным.
— Да,— ответил Хайс.— Останьтесь в живых. У меня и так достаточно неприятностей. Я не хочу иметь их еще больше.— Потом прибавил: — Я вас прошу, Элеана, не оставляйте мистера Коннорса одного. Ваш отец почувствует гораздо большее смущение, и ему труднее будет стрелять в человека, с которым находитесь вы.
Послё прохладного воздуха в банке улица произвела впечатление раскаленной печки. Элеана невольно стала отдуваться.
— Ты не хотел бы,— спросила она Коннорса,— купить мне что-нибудь освежающее, вроде джина?
Коннорс пошутил:
— Внимание, ты начинаешь говорить, как женщина, которую я люблю.
Элеана посмотрела на часы.
— Потом нам надо обязательно заехать в коттедж за мамой.
— В коттедж? — удивился Коннорс.
— Это дом, в котором я родилась, там жили мои родители. Мама всегда работает там по утрам — или в саду, или в доме,— пока мы находимся в Блу-Монде.
Она быстро утолила свою жажду. В машине было лучше, чем в коктейль-баре. У Коннорса в голове крутилась тысяча вещей, о которых он хотел сказать Элеане, но он никак не мог начать. В присутствии Элеаны это казалось ему нормальным и обычным и вызывало приятные воспоминания.
Элеана ощущала то же самое, но свои мысли она выразила вслух. .
— Если бы ты знал, Эд, как я жалею, что все не может быть иначе! Я теперь оказалась в такой же ситуации, как когда-то и моя мать. Я тебя никогда не забуду... не смогу... Мы были многим друг для друга и немало испытали вместе... Я пыталась изгнать тебя из своего сердца, но не смогла. И это не только физическое чувство. Это шаль и цветы, которые ты мне подарил. Это то, что ты никогда не упрекнул меня за мое идиотское поведение с генералом Эстебаном. Это удовольствие, которое я получила на карусели. Это прогулки перед витринами магазинов Гвадалахары. Это электрический утюг, который ты достал для меня. Это воспоминание о тебе, спящем после проведенной в работе ночи...
Коннорс подумал, почему большинство людей стесняются показаться сентиментальными? Такие мгновения, как эти, являлись верхом мечты в такой прозаической жизни.
Элеана положила руку на его рукав.
— Я дорожу воспоминаниями о каждой минуте, которую мы прожили вместе. Ты мне нравишься, как никто раньше, Эд. И я только хотела бы... никогда не встретить тебя...
Они выехали уже за город, на тенистую дорогу. Коннорс нагнулся к ключу зажигания, чтобы выключить мотор, но Элеана остановила его руку.
— Нет, Эд!
Он запротестовал.
— Но я только хочу сказать тебе кое-что!
Элеана положила пальцы на губы Коннорса.
— Не желаю ничего слышать. Я по-прежнему хочу выйти замуж за Аллана, если только это возможно, а я полагаю, что это все-таки удастся. А что касается нас с тобой, то наши пути разошлись уже в Нуэво-Ларедо. И давай не будем снова начинать тяжелую сцену.
— Хорошо. Поживем — увидим,— согласился Коннорс и поцеловал пальцы, лежащие на его губах.
Коттедж оказался маленьким белым домиком с мансардой. Все вместе производило впечатление уюта, хотя дом и выглядел необжитым. Приусадебный участок был запущен. Около четырех акров крапивы и прочей сорной травы отделяли дом от зарослей вербы и кустов хлопчатника, которые росли по берегу реки. Во дворе возвышался старый, наполовину засохший вяз. Сад был великолепен. Позади синего бордюра из алиссума багрянка разных оттенков создавала фон для буйных красок шпажника, калифорнийских маков, петуний, жабрея, ноготков и цинний. Ночная красавица синего цвета, закрывшая свои цветки в эту полуденную жару, образовывала арку перед входом в дом. Дверь дома была открыта, так же как и окна. Теплый воздух надувал занавески, и они, казалось, стремились улететь из дома.