Моя пятнадцатая сказка
Шрифт:
Он будто вырос из другого мира. Мира, в который я только-только попала. Или… мира, по которому я шла уже целую вечность?.. Мира, с которым он был единым целым. Мира, продолжением которого он был.
Сев на маленький холм поверх корней и останков земли, присыпанный скользким снежком, я соскользнула вниз. Боясь упасть. Но смогла просто соскользнуть. Смогла быстро подняться. И, погладив на прощанье ствол дерева, показавшего мне границу миров, я приподняла полы моей одежды и побежала к Синдзиро. Он вроде стоял далеко… И я вроде быстро бежала. Но казалось, что расстояние между нами не сокращалось.
Я грустно остановилась. И он грустно посмотрел на меня. Я будто застряла между двух миров.
А снег все падал и падал. Вокруг нас. Меж нами. А лес размеренно гудел. И звенящими искорками птичьих песен отзывался откуда-то издалека.
Не поймешь, то ли день, то ли ночь.
Звезды тихо, шурша, танцуя падали с бесконечного и бездонного неба…
Небо тянулось над нами, далеко вокруг. Лес и море тянулись далеко вокруг.
Но где-то за нами и где-то впереди нас небо и земля, небо и море сливались воедино и тянулись одной белой-белой линией куда-то в бесконечность.
Хрупкий миг на границе разных миров. Завораживающий и тихий. В нем можно было потеряться. В нем хотелось остаться насовсем. Не в моем родном, не в привычном мне, а в этом чуждом и незнакомом мне мире, за границей реальности и сна. Там мне хотелось остаться насовсем.
И пусть вечно падают с неба снежные звезды, шуршат и кружатся, будто танцуя вокруг нас изящный медленный вальс. И пусть вечно смотрят на меня черные как бездна глаза. Вальс небесных звезд. Бездна черных глаз. Такие манящие… такие красивые…
Я хочу остаться насовсем на границе разных миров!
Синдзиро вдруг повернулся и пошел куда-то вперед, вглубь неизведанного мною мира.
И, чуть помедлив — и сердце мое тоже испуганно вдруг замерло, на миг всего лишь — я устремилась в объятия чужого мира, между падающих небесных звезд… танцующих чарующий вальс…
Я затерялась в сердце чужого мира. Непривычного… другого… и завораживающе красивого.
И растаял, будто залитый белой-белой краской, путь назад. И исчез путь, по которому я пришла сюда. И манили, и шли сбоку от меня росчерки туши, изгибы и узоры причудливых деревьев, таких знакомых и таких чужих одновременно… становившихся моими родными.
Я шла и шла…
А снег все падал и падал… вокруг нас… меж нами…
Звезды тихо, шурша, танцуя падали с бесконечного и бездонного неба…
Путь назад растаял.
Пути вперед не было.
Осталась только середина.
Только он и я в сердце чужого мира.
Синдзиро вдруг остановился и обернулся назад. И улыбнулся мне.
И чужой мир вдруг стал моим. Я пошла к нему, улыбаясь.
Я шла и шла…
А снег все падал и падал… вокруг нас… меж нами…
Но расстояние между нас двоих сокращалось с каждым моим шагом. А он стоял, дожидаясь меня.
Я шла и шла…
А снег все падал и падал…
Мы остались вдвоем в сердце другого мира.
А снег все падал и падал…
Он и я, затерявшиеся в танце небесных звезд.
Он и я, утонувшие в небесных искрах.
А снег все падал и падал…
Звезды тихо, шурша, танцуя падали с бесконечного и бездонного неба…
Только он и я…
А в кружащихся звездах утонул весь мир.
Белый-белый.
У вечности не было цвета.
Только белая снежная равнина.
Только росчерки черных глаз и длинных черных волос на ней, хрупкие как мгновения…
Сменили свои направления ветры, омывающие острова Нихон. Холодные зимние ветры с материка ослабевали и сменялись восточными ветрами с океана, мягкими, ласковыми, дарящими тепло. Рыбаки ругались на последние зимние ветры нараи, приносящие неожиданные, гадкие, хотя и быстротечные штормы, вырывающие из объятий моря-матери руки-стебли, пальцы-листья водорослей нори.
Но ничто в этой жизни не вечно — и коварные нараи постепенно сменялись легким стабильным ветром с востока, харуитибан. И, радуясь восточному ветру, рыбаки готовились выходить в море, ведь уже не первый год харуитибан звал рыбаков в море, и выходить в море после харуитибан было уже спокойнее.
В прикосновениях теплых восточных ветров согрелись темные стебли слив-умэ. И начали вдруг расцветать цветами. Будто россыпи снега изящного легли по стволам деревьев. А улицы, освященные присутствием сливовых деревьев, затянулись светлым сладким ароматом.
Погода была еще переменчивая и прохладная. Но деревья и сердца уже начинали расцветать. Прежде всего сливовым ароматом затянулась префектура Сидзуока с побережья Тихого океана…
Я все еще подрабатывала в магазинчике сладостей у Синдзиро. И отец почему-то вдруг решился доверить меня ему, хотя и не сразу на темных стволах его сомнений расцвели белоснежные цветы доверия знакомому незнакомцу.
Я приходила в магазинчик через день, вечером и рано утром, прибиралась. Вначале приходилось вставать слишком рано, чтобы все успеть — хоть магазинчик и был не слишком большой, в нем так много было шкафов и полочек с пестрыми и нежными цветниками упаковок, с кадками настоящих цветов, в основном, кадками гибискуса и маленьких белых роз. А потом наловчилась и начала быстрее успевать.
И, несмотря на прохладу природы и холод взглядов от покупательниц, в темных недрах магазинчика было необычайно уютно и тепло. Свежо. Воздух, затканный нежными цветочными ароматами, кое-где пересыпанными созвездиями ароматов различных вкусностей.
Молодой хозяин всегда был приветлив со мною. Даже вначале, когда я еще ничего не умела толком, он был дружелюбно снисходителен. Но все же как-то иначе приветлив со мною. Как-то более спокойно, что ли. И не так приторно, как встречаясь с улыбками покупательниц. Более естественно, наверное. Со мной, особенно, когда мы оставались одни, Синдзиро особо и не притворялся. Почему-то мне это нравилось. Хотя и не понимала того странного ощущения, когда его черные глаза вдруг встречались с моими, а мое сердце как-то вдруг замирало, а потом начинало биться намного быстрей. Пирожки-рыбки и вещи, еда в форме рыб почему-то начали вызывать у меня какой-то благоговейный трепет перед собою.