Моя сестра Фаина Раневская. Жизнь, рассказанная ею самой
Шрифт:
– Его арестовали? – наивно спрашиваю я.
– Если бы! – фыркает сестра. – Его никогда не арестуют, потому что он…
Она хватает себя двумя пальцами за ухо, слегка оттягивает и подмигивает мне. Я все понимаю.
– Настоящему актеру декорации не нужны! – продолжает сестра. – Шекспир обходился без декораций, Мейерхольд обходился без декораций, некоторые студии от них принципиально отказываются! Декорации могут только оттенить впечатление, которое создают актеры, сами они ничего не создают. Ну а если актеры ни рыба, ни мясо, пьеса дрянь и режиссер бездарь, тогда вся надежда на декорации. Чем хуже театр, тем богаче декорации!
«Чем беднее обстановка в заведении, тем лучше повар», – говорил мой покойный муж.
Terrible crime! [93] Неделю назад в каком-то рабочем общежитии пьяный негодяй захотел застрелить свою жену и малолетних
Думали о том, где мы будем отдыхать в этом году. Сестра опасается, что ей «испортят» лето. В театре запланированы продолжительные гастроли по Уралу, везти собираются весь репертуар, и сестре придется ехать. Урал – не курорт, не Крым и не Балтика. Тамошние условия оставляют желать лучшего. «Была я в этом Свердловске, – вздыхает сестра, – дыра дырой, хоть и большой город. Почему бы не послать нас в Прагу?» Решили пока, что поедем в санаторий в августе, по окончании гастролей. Склоняемся к Комарову. Сестра говорит, что там хорошо. «Сама Кшесинская отдыхала!» Верю сестре, но все же замечу, что Кшесинская отдыхала там до революции и явно на каких-нибудь императорских дачах. Но там часто бывает А.А., и вообще собирается «цвет старой и новой интеллигенции», как сказала сестра. Я неосторожно сказала, что в нашем доме тоже собран цвет интеллигенции. «В нашем доме? Цвет? – переспросила сестра. – Раскрой глаза и закажи себе новые очки, потому что старые уже никуда не годятся! В нашем доме живут лауреаты, депутаты и орденоносцы, а интеллигентов здесь раз-два и обчелся! Убери лифтеров – и в лифтах ссать начнут!» Я попыталась возразить, привела в пример несколько человек, но про каждого у сестры находилось что сказать. Говоря же о Комарово, она закатывает глаза и восхищенно качает головой. Если там не сыро, то я ничего не имею против. А если даже буду иметь что-то против, то уступлю сестре. Она такой человек, что лучше уступить ей, чем настоять на своем. Так проще.
93
Ужасное преступление (фр.).
– Почему до сих пор нет пьес про Гагарина? – недоумевает сестра, и я не пойму – в шутку или всерьез. – Это же такой богатый материал! Я бы сыграла его маму. Он улетел бы, а я бы ждала, волновалась и читала бы вслух соседкам его письма. О, как бы я их читала! С каким выражением!
– Письма из космоса? – удивляюсь я. – И, кажется, он летал недолго, всего два часа. Много бы писем он успел написать?
– Два часа? – спохватывается сестра. – Верно, два часа. А я и забыла, упустила из виду. Тогда понятно, почему нет пьес про Гагарина. Без чтения вслух писем к матери, хотя бы трех, пьесы не получится. Ну – улетел, ну – прилетел, а дальше что?
– К чему ты завела этот разговор? – спрашиваю я, чувствуя себя не собеседницей, а, скорее, зрительницей.
– Нам каждый день твердят, что надо искать новое, а не повторять старое, – сестра смеется, и я понимаю, что это впрямь была заготовка, миниатюра. – Как будто старое не вечно! «Горе от ума»! «Маскарад»! «Чайка»! Пятнадцать лет прошло, а никто уже не помнит ни «Суда чести», ни «Козла»! А «Горе от ума» будут помнить и ставить во все времена, потому что от ума действительно горе!
– Козла? – переспрашиваю я. – Никогда не слышала о такой пьесе.
– Это был фильм, – сестра пренебрежительно машет рукой. – «Кавалер золотой звезды», сокращенно – козел! Мне предлагали роль матери этого самого кавалера, но я отказалась. Раскрыла сценарий, прочла два листочка и сказала свое окончательное «нет»! Роль отдали Маше Яроцкой, матери – это ее специальность. Мне лучше удаются старые дуры!
Объяснила сестре, что наше с ней соперничество должно было закончиться в 12-летнем возрасте. Потом уже стыдно и глупо. Предложила покончить с соперничеством хотя бы сейчас. Mieux vaut tard que jamais [94] .
94
Лучше поздно, чем никогда (фр.).
Аз а нар гэйт ин марк, фрэйен зих ди сохрим [95] . Приветливость кассирши из дальнего гастронома объяснилась просто – придя домой, я недосчиталась двух рублей. С пяти рублей она дала мне пятьдесят пять копеек сдачи, а два рубля оставила себе. Долго собиралась с духом, даже в зеркало на себя смотрела, но все же решилась пойти в магазин. Увидев меня, она заулыбалась пуще прежнего, проворковала: «Я вам сдачу недодала, извините» – и выдала два рубля. Мою уверенность в том, что девушка просто ошиблась, развеяла сестра. «Кассиры ошибаются, когда ошибка в твою пользу! – сказала она с убежденностью в голосе. – Если в пользу кассира, то это обсчет. Мерзавка прекрасно понимает, что один-два скандала, и ее уволят. Место в таком магазине ей терять, разумеется, не хочется, вот она и прикидывается дурочкой, если видит, что обман ее раскрылся и сейчас будет скандал!» – «Но я даже рта не успела раскрыть!» – возразила я. Мне всегда жаль менять мнение о людях с хорошего на плохое; и я, насколько могу, этому противлюсь. «Тогда как она узнала, зачем ты пришла? – сестра посмотрела на меня так, как в детстве смотрел отец, когда объяснял нечто очевидное. – Может, ты колбасы забыла купить и вернулась? Ошибившись, кассир не поймет своей ошибки до конца смены, до тех пор пока не будут пересчитаны деньги в кассе. Тебя надули два раза подряд!» Мне не оставалось ничего, как согласиться.
95
Когда дурак приходит на рынок, торговцы радуются (идиш).
Сегодня опять говорили про несчастную Алису Георгиевну.
– Лучше бы у них отобрали театр в восемнадцатом году! – сказала сестра, и было ясно, что она в самом деле так считает. – Тогда они были молодыми, а в молодости потери воспринимаются не так фатально. Всегда можно надеяться на то, что тебе еще повезет. Ха! Повезет! Многие считали Таирова везучим! Врагам моим половину такого везения! Пятнадцать лет он жил в ожидании ареста и от этого вечного страха тронулся умом. У них с Алисой отобрали не театр, у них жизнь отобрали, искусство отобрали, все отобрали. Представляю, какая пустота у нее в душе! Потерять любимого человека, потерять любимый театр, и жить в этом же театре, ежедневно видеть, слышать, вспоминать, сравнивать! Как она сама еще не сошла с ума! Даже у меня ум за разум заходит, когда я сравниваю то, что было, с тем, что есть сейчас! Руины! Жалкие руины! И никакой ремонт не вдохнет в них жизнь! Александр Яковлевич мог ставить все – и «Принцессу Брамбиллу», и «Федру». Даже из такого дерьма, как «Оптимистическая трагедия», он мог сделать спектакль! Каждая его постановка была удачей, более-менее, но удачей, потому что он понимал театр, жил им! Театром жил, а не своими жалкими амбициями! А как играла Алиса Георгиевна! Видела бы ты, как она играла! Знаешь, игра может быть выразительной, может быть очень выразительной, можно войти в образ, ни разу не споткнувшись, можно образ воплотить… Но она ничего никогда не выражала и не воплощала. Она пе-ре-во-пло-ща-лась! Ты чувствуешь разницу? Она становилась тем, кого играла, если слово «играла» вообще здесь уместно, становилась и жила на сцене! Видела бы ты ее после спектакля! То была не великая Алиса Коонен, а ее оболочка. Обессиленная, она сидела в гримерной и подолгу приходила в себя. Она отдала театру все, и это «все» у нее отобрали! А ведь Балиев говорил им: «Уезжайте!» Увы, они его не послушались.
Когда влюбляешься, поначалу любимый человек – это воздух, биение сердца, вся твоя жизнь. Он рядом, он почти всегда рядом, но это не он, а какой-то образ, созданный в воображении. И когда он уходит, тоже остается образ, но уже другой. Дверь захлопнулась навсегда – и все изменилось. И как бы мы ни хотели вернуть прошлое, чтобы снова стать счастливыми, оно не вернется никогда. Это мои впечатления от книги, над которой я прорыдала три дня. Раскрывала, плакала, читала, плакала, закрывала и снова плакала. Разве можно спокойно читать книгу, если в ней рассказывается про меня?
Сегодня солнце пригревало особенно сильно. Сосульки начали таять, а я занялась ревизией весеннего гардероба. Увы, к вечеру снова похолодало. Une hirondelle ne fait pas le printemps [96] . Ненавижу зиму, особенно в конце. До сих пор мне выпадало счастье жить в местах с более мягким климатом. В конце московской зимы начинаешь с удовольствием вспоминать о Касабланке (разве это не показательно?!). Вся моя нынешняя жизнь есть ожидание весны, а до нее еще так далеко…
96
Одна ласточка не делает весны (фр.).
Здесь совсем нет clochards [97] . Только сейчас это осознала и не стала делиться своим открытием с сестрой, чтобы она надо мной не смеялась. Здесь в самом деле нет clochards. Nicolas сказал, что за бродяжничество здесь сажают в тюрьму. Не за то, что натворил бродяга, а за то, что у него нет крыши над головой. Те, кто не работает (пенсионеры не в счет), тоже могут быть наказаны. Это называется «тунеядство». В то же время вокруг множество людей без каких-то регулярных занятий. Парадокс.
97
Бродяги (фр.).