Моя страна и мой народ. Воспоминания Его Святейшества Далай Ламы XIV
Шрифт:
Моя позиция в качестве Далай Ламы - и духовного и светского главы страны, - которая позволяла счастливо управлять Тибетом на протяжении столетий, стала почти фиктивной. В обоих моих качествах - и как религиозный и как светский лидер - я должен был противостоять всякому насилию со стороны народа.
Я знал, что китайцы пытаются подорвать мой политический авторитет, а поскольку я противостоял призыванию народа к насилию, я играл на руку китайцам, стремившимся подорвать доверие народа ко мне.
Однако, даже если они теряли веру в меня как светского лидера, они не должны были терять веру в меня как в лидера религиозного, это было гораздо важнее. Я мог передать кому-то или отказаться от своей светской позиции, но Далай Лама никак не может отказаться от
И в этот момент глубокого отчаяния я получил приглашение посетить Индию.
Глава восьмая
Паломничество в Индию
Мой друг Махарадж Кумар из Сиккима специально прибыл в Лхасу, чтобы доставить мне приглашение, его визит был подобен лучу симпатии и здравомыслия внешнего мира. Я был приглашен индийским обществом Махабодхи - организацией, основанной 70 лет назад для распространения учения Будды и для того, чтобы заботиться о паломниках в храмах Индии - посетить "Будда Джаянти" - празднование 2500 лет со дня рождения Будды.
По многим причинам, и политическим и религиозным, я очень хотел поехать. Само празднование Будда Джаянти было событием громадного значения для всех буддистов. Кроме того, всякий тибетец надеялся однажды совершить паломничество в Индию. Для нас это всегда была святая земля - место, где родился основатель буддийской культуры, и источник мудрости, которую на протяжении столетий привносили в наши горы индийские святые и провидцы. Религия и общество Тибета и Индии развивались по-разному, но, тем не менее, Тибет оставался порождением индийской цивилизации.
А со светской точки зрения визит в Индию предлагал мне как раз ту возможность, в которой я так нуждался, - чтобы, по крайней мере, на время отойти от тесных контактов и бесплодных споров с китайцами. И не только это. Я надеялся, что мне представится возможность поговорить с господином Неру и другими демократическими лидерами и последователями Махатмы Ганди и попросить их совета.
Мне трудно было бы преувеличить наше чувство политического одиночества в Тибете. Я знал, что все еще оставался неопытным в международной политике, но такими были все в нашей стране. Мы знали, что и в других странах бывали ситуации наподобие нашей и что в демократическом мире накоплена сокровищница политической мудрости и опыта. Но до сих пор ничто из этого не было нам доступно, и мы вынуждены были действовать, руководствуясь необразованным чувством. Мы отчаянно нуждались в дружественном мудром совете.
Была и еще одна причина, почему я хотел ехать. На протяжении долгого времени у нас были дружеские контакты с британским правительством в Индии. На самом деле это был наш единственный контакт с западным миром. Но после того, как власть в Индии была передана индийскому правительству, политические контакты с Британией ослабли, и я был уверен, что мы должны попытаться реанимировать их и сохранять сильными как жизненно важную связь с миром терпимости и свободы.
Это желание поехать было не только моим собственным. Народ Тибета прослышал об этом приглашении и через моих чиновников настаивал, чтобы я принял его - по всем упомянутым причинам, за исключением того, что им не приходило в голову, как мне, что я должен отойти от непосредственных политических проблем.
Но просто хотеть поехать было недостаточно. Если китайцы не дозволили бы мне ехать, они легко могли остановить меня, и поэтому я должен быть начать с того, чтобы испросить их одобрения. Я проконсультировался с генералом Фан Мином, который был в Лхасе
С самого начала, а сейчас действовал как старший представитель китайского правительства. Он начал с того, что мог дать мне только советы.
Я был очень разочарован, но не мог заставить себя полностью отказаться от надежды. Поэтому я отложил назначение заместителя и не сообщил обществу Махабодхи, что не могу приехать. Через четыре месяца, в середине октября 1956 года, генерал предложил, что мне следует назвать имя заместителя, так как имя его следовало послать в Индию заранее. Тогда я действительно распорядился подготовить делегацию под руководством моего младшего учителя, который действовал бы от моего имени.
Но первого или второго ноября генерал вновь пришел повидаться со мной и сообщил, что первого октября китайское правительство получило телеграмму от индийского правительства, приглашающего меня и Панчен Ламу в качестве гостей на этот праздник, и добавил, что китайское правительство рассмотрело все аспекты этой проблемы, и поэтому, если я хочу, то могу ехать.
Я был обрадован, как и всё лхасское население. Стала распространяться история, что индийский генеральный консул в Лхасе рассказал о приглашении нескольким людям до того, как генерал сообщил об этом мне. И, конечно, все предполагали, что китайцы старались сохранить приглашение в тайне до тех пор, пока не стало бы слишком поздно его принять, и они вынуждены были передать его мне только потому, что об этом стало известно.
Итак, я приготовился ехать. Но перед тем, как я оставил Лхасу, мне, как школьнику, была преподана длинная лекция генералом Чжан Цзинь-у, который только что вернулся в качестве постоянного представителя Китая. Я нашел ее очень интересной, хотя, может быть, и не в том смысле, который вкладывался в нее самим генералом. Он рассказал, что недавно были небольшие волнения в Венгрии и Польше. Они были начаты небольшой группой лиц под влиянием иностранных империалистов, но советская Россия немедленно оказала венгерским и польским народам помощь по их просьбе и безо всякого труда прихлопнула реакционеров. Реакционеры всегда высматривают шанс создать трудности в социалистических странах, но солидарность социалистических держав настолько велика, что одна из них всегда может рассчитывать на помощь других. Он настолько долго говорил об этом, что я понял, что это был намек или предостережение, что никакой другой стране не будет дозволено вмешаться в тибетские дела. И затем он продолжил говорить о моем визите в Индию. Хотя праздник Будда Джаянти был чисто религиозным, но организация празднований каким-то образом была связана с ЮНЕСКО. Китайское правительство тоже посылает туда делегацию, но есть возможность, что Гоминьдан также попытается послать делегацию с Тайваня. Если это произойдет, китайцы покинут праздник и уже предупредили об этом индийское правительство, и я также должен буду отказаться принимать участие, если будет присутствовать кто-то с Тайваня. Китайский посол передаст мне последнюю информацию, как только я достигну Индии.
Далее он предостерег меня, что, если кто-то из индийских лидеров будет спрашивать меня об индо-тибетской границе, я должен сказать только, что эта проблема в компетенции министерства иностранных дел Пекина. Также могут спросить о ситуации в Тибете. Если спрашивать будут младшие журналисты или официальные лица, я должен говорить, что имели место небольшие трудности, но сейчас все нормально. Если это будет г-н Неру или кто-то из высших лиц индийского правительства, им можно сказать немного больше, - что в некоторых частях Тибета были мятежи.