Моя судьба. История Любви
Шрифт:
— Эта девочка просто неподражаема, — говорил ее начальник. — Она заполняет столько карточек, что они весят больше, чем она сама!
Его слова были не таким уж преувеличением: Марсель весила тогда всего 38 килограммов!
Проработав полтора года в мэрии, она начала скучать.
— Хлебные карточки больше заполнять не нужно, теперь я весь день клюю носом над конторской книгой, куда почти нечего записывать.
— Я не хочу, чтобы ты увольнялась, — уговаривал ее начальник. — Возьми положенный тебе отпуск и немного отдохни.
Многие не упустили бы подобного случая. Но не Марсель. Она не могла ничего не
Счастливое семейство. Родители Роже и Марсель Матье в окружении своих пока еще восьмерых детей
Картошка, чечевица, черствый хлеб и чесночная похлебка — вот что мы обычно ели… Но мы чувствовали себя счастливыми, потому что были все вместе
Произошло это на площади Карм прекрасным сентябрьским вечером, когда ночи стояли еще такие теплые. Был устроен бал. До сих пор в жизни Марсель было очень мало развлечений. Но наступил мир. Все было залито ярким светом, горели разноцветные фонарики. Миниатюрную, легкую как перышко, ее тут же пригласил на танец какой-то парень. На губах у него играла приветливая искренняя улыбка, а цвет его глаз напомнил Марсель море, которого ей так не хватало. У него были очень сильные руки.
— Меня зовут Роже Матье.
— А как ваша фамилия?
— Матье и есть моя фамилия.
Перед мысленным взором Марсель возникла большая конторская книга, лежавшая на столе в мэрии.
— Мне встречалась эта фамилия в списке на получение хлебных карточек. Тот Матье — каменотес.
— Это мой отец.
Девушка облегченно вздохнула: хотя с виду этот малый походил на драчуна, у его отца, оказывается, собственный дом.
— А какие камни он гранит?
— Отнюдь не драгоценные… Он делает надгробия.
Марсель пришла в восторг:
— И кресты тоже?
— Да. И ангелов, и пречистых дев.
— Пречистых дев?!
Она перекрестилась.
— Я вижу, вы верующая?
— Да- Я тоже.
— А сами вы чем занимаетесь?
— С двенадцати лет работаю вместе с отцом. Вернее сказать, работал, потому что я только что вернулся из Германии. Грязная война…
Марсель заметила, что при этих словах он помрачнел. Она сказала самым ласковым тоном:
— Но ведь теперь-то война кончилась.
— Да, кончилась и, надеюсь, больше не повторится. А сами вы откуда? Произношение-то у вас нездешнее.
Она рассказала ему о своей жизни в Дюнкерке в годы войны: о мертвых английских солдатах в канавах у дорог, о торпедах, разрушавших здания, о том, как люди прятались в подвалах, страшась и надеясь, что каменные своды не рухнут. Она описала, как в спешке уезжала из города,
— Да, а вы еще не сказали мне, как вас зовут.
— Марсель-Софи Пуарье. Но хочу вас сразу предупредить: я уже наслушалась шуточек насчет того, что по-французски слово «пуар» означает не только грушу, но и простофилю!
Он рассмеялся, а про себя подумал, что ей неплохо бы поменять фамилию и что «Марсель Матье» звучало бы гораздо лучше.
С того дня они больше не расставались. Она, как и собиралась, ушла из мэрии. И поступила работать на картонажную фабрику. Теперь она больше не сомневалась: ей удастся скопить деньги на подвенечное платье. Она придавала этому большое значение, потому что ее родители так и не обвенчались.
Марсель жалела только об одном, что бабушка и старшая сестра могут увидеть ее свадьбу только с небес. Утешалась же она тем, что ее свекор занят таким прекрасным ремеслом. Марсель часто приходила к нему в мастерскую возле кладбища. Там папаша Матье трудился над камнями, которые он тщательно и любовно отбирал.
— Камень — что женщина, — приговаривал он, — всегда обращаешь внимание на цвет ее лица и родинки на нем.
При этом все вокруг смеялись, потому что семья Матье отличалась веселым нравом.
У Роже был очень красивый голос, тенор.
— Может, мне стоит попробовать силы в опере? — попытался он было заикнуться, когда ему исполнилось 16 лет.
Отец так и взвился. Певец! Разве это профессия?! Работать с камнем — вот настоящее дело! Надо сказать, что в роду Матье профессия передавалась от отца к сыну уже много поколений. Правда, во времена Авиньонского пленения пап Матье занимались иным ремеслом и трудились над более деликатным материалом — они были садовниками.
Думается, я тоже кое-что унаследовала от этих моих далеких предков. Я имею в виду то волнение, которое охватывает меня при виде цветов и растений, то удовольствие, с каким я ухаживаю за своими орхидеями и гардениями в моей маленькой теплице в Нейи, и ту радость, какую я испытала однажды утром, когда, бродя по полям за нашим домом в квартале Круазьер, наткнулась на полянку клевера с четырьмя листочками… Эту находку я долго хранила в тайне, как бесценное сокровище. Как знать, может быть, именно она и принесла мне счастье?
— Ну и везет же тебе, малышка! — воскликнула бабуля.
Она была незаурядной личностью, наша бабуля! Мы, малыши, только так и называли ее. А звали ее Жермена. У нее были очень густые и длинные волосы, выпуклые скулы, большие, черные, миндалевидные глаза и чудесный голос. Как и мой отец, она всегда пела по-провансальски. И с дедушкой они говорили тоже только по-провансальски. Выйдя замуж за Роже Матье, моя мама, девушка с Севера Франции, вошла как бы в чужеземную семью. Но она так сильно любила своего мужа, что отправилась бы с ним даже к папуасам. Когда не чуждая колдовским чарам бабушка устремляла жгучий взгляд черных глаз на невестку, она встречалась со взором ясных голубых глаз, в которых отражалось само небо.