Моя Теодосия

Сетон Эни

Только один Ирвинг смотрел не на Бэрра, а на Теодосию. И впервые он увидел на ее лице открыто выраженные чувства. Но они удивили его: он ожидал страха, печали, но только не радостного изумления. Что же, она сошла с ума, думал он, ничего не понимая. Но тут он заметил, что она на этот раз смотрит не на отца, а куда-то поверх его головы. Он проследил за ее взглядом и увидел нового человека. Высокий, худой, светловолосый мужчина стоял, прислонившись к стене. Он также смотрел на Тео. Вот откуда у нее эта странная радость.

Что

бы это значило, думал Ирвинг. Может быть, это ее муж? Но может ли муж вызвать такую бурю эмоции? Он еще послушал свидетельские показания, как всегда увязшие в технических деталях, а потому неинтересные, и тронул за руку журналиста-соседа.

– Скажите, прошу вас, кто этот длинный блондин, вон там, у стены?

Тот посмотрел и подпрыгнул.

– Господи! Да это же Мерни Везер Льюис! – Он прошипел это так громко, что судья стукнул молоточком и сердито посмотрел на него.

– Сам герой-завоеватель! – изумился Ирвинг. Он слышал о его триумфальном возвращении месяц назад с экспедицией Кларка. Он, кажется, фаворит Джефферсона.

– Его назначили губернатором Северной Луизианы, – сообщил сосед, более осторожным шепотом. – Можете судить, доволен ли им Джефферсон. Наверняка он послал его сюда как личного представителя, наблюдать за процессом.

Однако неужели миссис Теодосия Бэрр Элстон могла просиять при виде врага ее отца? Ирвингу пришлось размышлять над новой загадкой. Трудно представить двух людей, более несхожих. Один, молчаливый, равнодушный к почестям, которыми давно он был осыпан, рисковал жизнью ради объединения и расширения страны, а другой…

Ирвинг посмотрел на обвиняемого. Правдивы или нет все эти обвинения, ясно, что Бэрру дела нет до будущего Соединенных Штатов. Его двигатель – честолюбие. Да, он прекрасно сражался некогда за свободу, но, как многие другие молодые люди, только ради приключений и личного успеха. Конечно, думал Ирвинг, патриотизма у него ни на грош, как и вообще глубоких чувств, кроме, может быть, одного. Он инстинктивно повернулся в сторону Теодосии и вскрикнул от беспокойства. Лицо ее вдруг стало страшно бледным, голова как бы потянула ее вниз, и она упала.

Ирвинг вскочил, но ее обморок заметили уже несколько человек. Он слышал сочувственные возгласы.

– Бедняжка, – сказал кто-то, – лишилась чувств, И не удивительно. Такое напряжение и такая духота.

Двое мужчин вынесли ее, а Аарона, который тоже бросился вперед, забыв, что он под стражей, водворили на место два охранника. Он закусил губу и, откинувшись назад, вдруг увидел высокую фигуру Льюиса, направлявшегося к выходу.

Лицо Аарона исказилось, пальцы судорожно вцепилась в белый шейный платок. Послышался звук разрываемой ткани. Охранники в изумления посмотрели на узника.

__ Он, конечно, чувствует все это сильнее, чем показывает, – прошептал один, а другой кивнул.

Оказавшись на свежем воздухе, Теодосия открыла глаза.

– Благодарю

вас, – пробормотала она, – со мной уже все хорошо, но, боюсь, мне придется немного полежать. Не вызовите ли вы мою карету?

– Ваша карета здесь, миссис Элстон, и я буду иметь честь лично вас проводить, – сказал Льюис. Они сели в экипаж.

– Мерни, – прошептала она, не веря своим глазам. – Мерни, я и не думала, что мы с тобой когда-нибудь еще увидимся.

Она упала в обморок от радости. Увидев его в зале суда, она на время забыла даже об Аароне. Любовь, которую она долго подавляла в себе, напомнила вдруг о себе с новой силой. Первая ее мысль была: «Слава Богу, он жив. Он здесь, рядом. Он поможет нам, и все теперь будет хорошо».

Он грустно улыбнулся.

– Меня трудно убить, Теодосия. Извини, я так напугал тебя. Я не подумал, как неожиданно будет для тебя мое появление.

Она пожирала его глазами. Он, всегда худой, отощал еще больше. Кожа его была покрыта темным загаром. Руки загрубели, стали мозолистыми. Она дотронулась до одной из них.

– Мерни, ты такой холодный, такой невозмутимый. Разве ты не рад, что вернулся? Добился ли ты своего? Нашел ли другой океан?

– Да, и океан, и горы, и большие реки.

– А дикари там есть? Я боялась думать о них, мне было страшно за тебя.

Он засмеялся.

– Да, были дикари, и среди них самый надежный друг, Сакаджавея. Без нее мы ничего бы не смогли сделать.

– Женщина, – быстро сказала она. – А были там еще женщины, Мерни?

Он пожал плечами.

– Были. Француженки-проститутки в Сент-Луисе.

Она жалобно посмотрела на него. Он ни разу не взглянул на нее с тех пор, как они сели в карету.

– Что с тобой, дорогой? Почему ты так холодно разговариваешь со мной? Мне больно это слышать.

– Я сожалею, – ответил он сухо. – А как ты думаешь, весело ли мне разговаривать с дочерью человека, который хотел оторвать от Союза те самые земли, за приобретение которых я боролся четыре года?

– Это неправда! – закричала она. – Его интересовала только Мексика!

– И все, что он мог бы захватить, – зло сказал Мерни. Он, хотя она не понимала этого, злился не только на Аарона, но и на нее тоже. Почему она до сих пор так волнует его? Он уже думал, что исцелился от любви к ней, которая стала сном. Но, когда он увидел ее в суде, это потрясло его.

– Ты не понимаешь, – стала она внушать ему. – Если некоторые из западных земель могут отделиться, это их дело. Они не чувствуют связи с Вашингтоном, и они слишком далеко. Они стремятся создать новую нацию.

Он был тронут ее искренней горячностью. Как выдрессировал ее отец, подумал он с грустью. Она переняла его умение доказывать, что белое – это черное.

– Надеюсь, тут ты ошибаешься, – сказал он с усмешкой. – Меня ведь назначили губернатором тех земель, которые, как ты говоришь, готовы к мятежу.