Моя жизнь со Старцем Иосифом
Шрифт:
* * *
Я отправился в Дафни, позвонил в Иериссос и пригласил к нам врача-терапевта. Когда он пришел, я ему сказал наедине:
— Слушай, скажи Старцу: «Я — паломник, шел мимо, и монахи попросили меня посмотреть вас, поскольку вы больны».
Я вошел к Старцу:
— Старче, знаешь, тут пришел один паломник, он врач. Привести его к тебе, чтобы он тебя осмотрел?
— Это, должно быть, от Бога, дитя мое. Приведи его сюда.
Врач осмотрел Старца и сказал:
— У вас кардиопатия, произошедшая от гнойных миндалин. Вы умрете,
— Спаси Господи! Это вы хорошо сказали: умрете. Я и хочу умереть.
— Чтобы миновала опасность, я вам назначу таблетки от отеков и уколы: общеукрепляющие и от миндалин.
— Ладно, пускай.
Когда уколы закончились, Старец сказал:
— И почему я не умер? И руки свои я обнажил для уколов, и зад. Вот что со мной случилось. Ведь я говорил Богу: «Я не хочу врачей. Хочу, чтобы Ты, Боже мой, был моим врачом».
После таблеток и уколов Старцу стало легче. Однажды, когда я к нему зашел, он сказал:
— Хорошо! Это был первый врач в моей жизни. Хороший врач. Разобрался, что со мной.
После этого он повернулся и посмотрел мне в глаза:
— Подойди сюда, малой. Врач сам пришел?
— Бог его послал.
— Да, дитя мое, от Бога это было. Спаси его Господи! О Боже мой!
Прекрасно. Но ведь я солгал, так получается?
Вечером, перед тем как мне служить литургию, Старец сидел в своей стасидии. Я подошел к нему положить поклон. Как же мне теперь служить литургию, после того как я солгал, причем солгал своему Старцу? Я ему должен сказать правду! Должен исповедаться. Я подошел к нему и сказал:
— Старче, простите меня, врача пригласили мы. Но мы это сделали, Старче, по любви, как ваши дети. Ведь вы — наш отец, и мы должны о вас заботиться.
Он посмотрел на меня. Конечно, он понял, почему я это сделал, и, улыбаясь, взял мою голову в руки и сжал ее:
— Ума палата в этой головушке. Ладно, дитя мое, ступай и служи литургию. Бог простит тебя. Я знаю, что ты это сделал по любви.
* * *
В день накануне Сретения я должен был идти в монастырь Святого Павла на престольный праздник обители, так как мы подчинялись этому монастырю. Едва я подошел положить поклон Старцу, у него сильно схватило сердце, сердечная недостаточность была такой, что, казалось, он умирает. Вид у него стал как у покойника. Он еле дышал.
— Иисусе мой, помилуй мя! Иисусе мой, помилуй мя! Иисусе мой, помилуй мя! Иисусе мой, помилуй мя!
Только это он и говорил. На последнем дыхании он непрестанно говорил молитву. Как только я это увидел, так сразу подумал: «Все, дыхания нет, отходит, кончается». Взял его за руку, чтобы послушать пульс. Где там! Спросил его:
— Старче, уходите?
— Нет.
Он мне сделал знак, чтобы отслужили елеосвящение. Как только мы пособоровали Старца, ему сразу стало лучше, сердечный приступ как рукой сняло.
Когда наступила Великая Четыредесятница, еще раз проявилась его рассудительность. Так как состояние организма было очень плохим
После Пасхи у него случился еще один сердечный приступ, который продолжался целых три часа. Я видел, как он угасает, и спросил:
— Старче, уходите?
— Нет, отец, — ответил он мне.
Пульса у него не было.
— Пособоровать вас?
Как только мы его пособоровали, сердечный приступ прекратился.
После приступа Старец заплакал и произнес строку из заупокойной службы: «Увы мне, яковый подвиг имать душа разлучающися от телесе!» [67]
Сколько было слез, как он плакал! Старец Арсений говорил:
— Ты все еще плачешь? Почему ты плачешь? Ведь с твоим здоровьем нельзя столько плакать.
67
Стихира 2-го гласа прп. Иоанна Дамаскина из Службы погребения.
Старец отвечал:
— Оставь меня, отец Арсений, успокойся, оставь меня, оставь.
* * *
В то лето с ним случился еще один сильный сердечный приступ. Накануне Старец ответил на несколько писем: он диктовал, я писал. Сам он тогда писать не мог. Утром я ему сказал:
— Старче, я пойду отправлю письма.
— Побыстрее возвращайся, ты мне нужен рядом.
Я все понял. Молнией бегу вниз. Отправил письма, возвращаюсь — а у него только что схватило сердце. Он это предвидел. Старец непрестанно повторял:
— Иисусе! Матушка моя! Иисусе! Матушка моя!
Пресвятую Богородицу он называл Матушкой.
Поскольку его сердце не могло произнести Иисусову молитву, он говорил ее устами. Я сел рядом с ним, взял его за руку. Началась, как мне показалось, агония. Он стал как мертвый. Тем временем повидать Старца пришел один монах.
— Что вы хотите, отче?
— Увидеть Старца.
— Старец кончается.
— Мне уйти?
— Да, он не сможет с вами поговорить.
Четыре часа продолжался приступ, и четыре часа потребовалось, чтобы Старец пришел в себя. И когда он пришел в себя, тогда спросил:
— Что хотел отец Константин?
Как он его увидел, если пульса совсем не было?
— Он хотел вас навестить, Старче. И я ему сказал, что вы не можете.
— Хорошо.
— Старче, вы уйдете?
— Нет.
В душе он знал, уйдет он или нет.
— Что вы чувствовали, Старче, во время приступа?
— То, что чувствует человек с босыми ногами на горящих углях. Так я себя чувствовал. Так я горел из-за сердца. Молитесь обо мне.
Несмотря на всю меру своей святости, он хотел человеческого участия, хотел нашей молитвы по четкам.