Моя жизнь среди индейцев
Шрифт:
Через несколько дней от арикара пришла группа людей, среди которых был и раненый юноша, с предложением мира, Тогда стала известна история о том, как Бессердечная взяла к себе молодого арикара и вернула ему жизнь. Услышав это, женщины стали молить богов быть добрыми к ней и даровать ей и ее мужу долголетие. Затем был объявлен мир между обоими племенами, и его весело отпраздновали.
Вот, сын мой, я кончила».
— Так, о чем была речь? — спросил Эштон, очнувшись и протягивая руку за трубкой и табаком.
— А, — ответил я, — это история о девушке и мужчине. И я начал переводить ему эту историю.
Когда я кончил, он несколько минут сидел молча, обдумывая что-то, и потом заметил:
— То, что вы рассказали, показывает мне этот народ с новой и неожиданной
Он сказал это с горечью. Я мог бы ему кое-что сказать, но ограничился тем, что ответил:
— Смотрите, что делается кругом, друг мой! Вы увидите многое у этого народа, заслуживающее похвалы.
ГЛАВА XX. НАПАДЕНИЕ НА ОХОТНИКОВ
Дня через два наш лагерь перешел на реку Марайас, в долину против устья Блэк-Кули. Вдоль реки везде в изобилии росли ягоды ирги (канадской рябины), и женщины собирали их очень много для сушки на зиму. Эштон еще ни разу не стрелял из своего нового ружья, и однажды днем я уговорил его отправиться на охоту. Мне с трудом удалось вытащить его из дому. По-видимому, его ничто не интересовало, и большую часть времени он проводил на своем ложе и все курил, курил, рассеянно набивал трубку и опять курил. Женщины были правы. Никогда не Смеется жестоко горевал о чем-то. Я хотел бы найти какой-нибудь способ заставить его забыть об этом неизвестном мне горе.
Мы сели на лошадей, переехали через реку и направились на север, держась поближе к лощине Блэк-Кули, чтобы иногда наведываться в нее. Дичи встречалось не очень много, так как охотники отогнали большую часть стад к холмам Суитграсс-Хиллс. Но все же тут и там нам попадались антилопы и небольшие группы бизонов, иногда отдельные старые самцы. Мы отъехали на пять-шесть миль и спустились в лощину, чтобы напоить лошадей из лужи, которую увидели внизу. Лужа представляла собой узкую полоску воды, Длинной ярдов в пятьдесят. Меня удивило, что многие из окаймлявших восточную сторону лужи ив срезаны бобрами. На западной стороне лужи поднимался глиняный откос в Двадцать-тридцать футов длиной, доходивший до обрыва, у основания которого виднелась глубокая темная низкая пещера, где жили бобры. Судя по различной величине следов, здесь жило целое семейство. Никогда, ни раньше, ни позже, я не находил этих животных в таком месте. Между этой лужей и рекой, находившейся в нескольких милях оттуда, воды не было. Лужа казалась недостаточно глубокой, чтобы покрывать бобров. Но что самое необычное — они жили в пещере, вход в которую находился на некотором расстоянии от лужи и выше ее. Неподалеку валялось три или четыре старых жерди от палатки. Я попытался промерить жердью глубину пещеры, но это мне не удалось. Я все же установил, что свод спускается постепенно к полу так низко, что в самую глубину не может пролезть зверь крупнее лисицы. А лисица, даже крупная рыжая, будет долго ходить голодная, прежде чем рискнет попробовать бобрового мяса.
Перед спуском в лощину мы видели нескольких бизонов, пасшихся на противоположной стороне. Пока мы бродили около лужи, они появились на верху склона, перешли на рысь и наконец в галоп, спеша к воде.
— Ну-ка, — сказал я Эштону, — испробуйте свое ружье. Подстрелите вон ту молодую корову, третью от головного бизона.
Ярдах в ста от нас бизоны повернули, чтобы попасть на дно лощины выше обрывистого места. Когда намеченное животное оказалось к нам боком, Эштон взбросил ружье и мгновенно, почти не прицеливаясь, всадил бизону пулю как раз в нужное место, у лопатки. Кровь хлынула из ноздрей бизона почти одновременно со звуком выстрела; он пробежал галопом небольшое расстояние, внезапно остановился и опустился на землю.
— Отличный выстрел, — заметил я. — Очевидно, вам уже раньше приходилось иметь дело с ружьем.
— Да, — сказал он, — я много стрелял в свое время в горах Адирондак, в Мэне и Новой
Мы повели наших лошадей к упавшему бизону; я выпустил кровь и начал вырезывать филей. Эштон, стоя рядом, смотрел, как я это делаю.
— Больше не буду убивать их, — сказал он скорее себе самому, чем мне, — как-то нехорошо отнимать жизнь у такого великолепного животного.
— Ну, — заметил я, — у нас в палатке нет ни куска свежего мяса. Не знаю, что бы сказали наши женщины, если бы мы вернулись без мяса.
— Конечно, — согласился он, — мы должны есть. Но мне не хочется убивать этих благородных животных. Я что-то совсем потерял удовольствие от охоты. Я теперь буду давать на время свое ружье кому-нибудь из индейцев, и он доставит нам мою долю мяса. Думаю, это можно устроить?
Я ответил, что, вероятно, он сможет договориться о чем-нибудь в этом духе. Но я не сказал ему, что позабочусь о том, чтобы он отправился на охоту и сам достал мяса, я хотел расшевелить его, пробудить ото сна, в который он погружен. Нет ничего лучшего для душевного покоя, как избыток утомительной работы или физических упражнений.
Когда мы вернулись домой с филеем, языком и некоторыми другими частями туши, которые я вырезал и поспешно засунул в мешок, специально для них захваченный, я подробно рассказал про отличный выстрел моего друга. Женщины очень хвалили его; я переводил все, что они говорили, а Женщина Кроу сказала ему, что не будь она, так сказать, его мать, она охотно стала бы его женой, так как тогда она бы, наверное, получала в изобилии мясо и шкуры. Эштон улыбнулся, но ничего не ответил.
На ужин в тот вечер нам подали блюдо, на которое друг мой косился, как когда-то косился и я, увидев его в первый раз. Но потом, отведав его, он съел все и оглянулся кругом, не дадут ли еще, как когда-то оглядывался и я. В мешочке среди прочего я привез несколько футов кишок, которые были покрыты мягким белоснежным салом. Нэтаки основательно промыла их, а затем, вывернув так, чтобы нежное сало оказалось внутри, начинила мелкоизрубленным мясом почечной части. Прочно завязав оба конца длинной, похожей на колбасу заготовки, она положила ее жариться на угли. Чтобы колбаса не пригорела, Нэтаки все время переворачивала и передвигала ее. После двадцатиминутного поджаривания на углях колбасу на пять или десять минут опустили в котелок с кипящей водой. Теперь ее можно было подавать. По моему мнению и по мнению всех, кто пробовал это блюдо, такой способ приготовления мяса лучше всех других, так как в прочно завязанной кишке сохраняются все соки. Черноногие называют это блюдо кишка-кроу, так как приготовлению его они научились от этого племени. Остается только какому нибудь предприимчивому городскому ресторатору дать блюду английское название и открыть заведение, где это блюдо будет главным в меню. Ручаюсь, что любители вкусно поесть начнут сбегаться к нему толпами со всего города.
Одним или двумя днями позже, продолжая приводить в исполнение свой план — заставлять Эштона чаще выезжать, я сделал вид, что заболел, а Нэтаки сказала ему (я служил переводчиком), что мясо все кончилось и если он не отправится на охоту и не убьет какую-нибудь дичь, то нам придется лечь спать голодными. Он обратился ко мне, чтобы я нашел ему замену, предлагая дать ружье и патроны и заплатить охотнику, и Нэтаки отправилась искать кого-нибудь. Но я объяснил ей, что нужно делать, и она скоро вернулась с выражением крайнего огорчения на лице и сообщила, что нельзя никого найти: все, кто могли бы пойти, уже отправились охотиться.
— Ну что ж, — сказал наш друг, — раз так, то мне нет нужды ехать на охоту. Я куплю мяса у них, когда они вернутся.
Я подумал, что мой маленький план в конце концов провалится, но Нэтаки пришла на помощь, как только я сказал ей, что Эштон решил сделать.
— Скажи ему, — заявила она, — я никогда не думала, что он хочет опозорить наш дом. Если он купит мясо, весь лагерь будет смеяться и издеваться надо мной, говорить, что у меня муж бездельник, не может даже настрелять дичи, чтобы снабдить мясом свой дом. Другу приходится покупать мясо, чтобы все они не голодали.