Мозг ценою в миллиард
Шрифт:
Майор глянул на Штока, удивившись, что тот представляет его арестованному, но промолчал.
— У майора радость, — продолжал Шток, — только что он стал отцом. У него родился сын весом в восемь фунтов.
После этого Шток быстро заговорил по-русски. Наверное, объяснял майору, чем занимаемся я и моя контора. Потом любезно угостил своего посетителя сигарой, тот улыбнулся нам и вышел из комнаты.
— Симпатичный парень, — сказал Шток, — хоть и служит в ГРУ.
Эта информация заставила и меня улыбнуться.
Шток продолжал просвещать меня:
— Всей операцией занимается ГРУ Прибалтийского военного округа. Военный
Шток с раздражением стукнул по столу огромным кулаком.
— Мы не вмешиваемся во внутренние дела других стран, не засылаем туда диверсантов. Почему же вы наводняете нашу землю своими агентами?
— А как вы относитесь к подавлению будапештского восстания? — спросил я вместо ответа.
— А как насчет бухты Кочинос? — заорал Шток. — Как насчет Суэцкого канала? Признайтесь, англичанин, наши успехи торчат у вас костью в горле, тем более что вы терпите неудачи.
— Верно, — согласился я устало, — нам тоже не всегда везет.
— Сегодня победы одерживают не армии, а те, кто тайно изменяют мир. Побеждать надо в сердцах людей.
— Я предпочитаю побеждать в умах.
— Да будет вам, англичанин. Мы, солдаты, не должны заниматься политикой. Наша задача — наполнять кровью и плотью фантазии наших вождей и выполнять приказы. — Шток поднялся с кресла, закинул руки за голову и потянулся. — Я устал.
— А я наполовину мертв, — заметил я.
Он взял меня под руку.
— Идемте, англичанин. Мы должны поддерживать друг друга.
— Я голоден, — сказал я.
— Конечно, вы голодны. Я тоже. Сейчас мы рванем в какое-нибудь приличное заведение. Но к половине десятого я должен вернуться. Сегодня вечером Москва возьмет реванш!
— О чем это вы? — не понял я.
— О футболе, — ответил Шток. — Сегодня по телевизору финальный матч.
Кафе «Лука», что на Советском бульваре, выходит окнами на городские сады и старый памятник Свободы. Этот памятник построен при довоенном режиме и давно стал местной реликвией. Возле кафе стояла небольшая очередь молодых людей, жаждущих культурно провести субботний вечер. Все парни были одеты, как близнецы, в костюмы из английской шерсти за сто тридцать рублей, девушки имели при себе свертки с остроносыми пятидесятирублевыми туфельками, которые надевали в гардеробе, сдавая вместе с шубами и обувь, в которой пробирались по ледяным мостовым.
Очередь расступилась, пропуская в кафе полковника КГБ при полном параде и его неряшливого спутника в штатском. Нам дали столик рядом с оркестром, музыканты которого по памяти воспроизводили джазовую музыку, пойманную по коротковолновому радиоприемнику.
— Портвейн? — спросил Шток, листая меню.
— Предпочитаю водку. — Я тоже был краток. Только море водки могло бы смягчить боль в руке.
— Здесь не подают водку, — сказал Шток. — Это симпатичное культурное заведение.
Он выбрал место лицом к двери и теперь наблюдал за входящими парами. На пятачке для танцев толпился народ.
— Когда я был молодым человеком, — неторопливо заговорил Шток, — мы пели песенку «Когда капают слезы, появляются розы…» Бы слышали ее?
— Нет, конечно.
Шток заказал два портвейна. Официантка заметила ссадины на моем лице и перевела глаза на погоны Штока. От нее веяло добротой и строгостью одновременно.
— Если бы слова этой песни были правдой, мы жили бы в стране роз. У вас есть слово «неудачники»?
— Проигравшие.
— Хорошее слово. Так вот — это земля проигравших. Земля, где даже воздух наполнен обреченностью, как ядовитым газом. Вы не можете представить, какой кошмар здесь творился. В Латвии действовали фашисты, еще более жестокие, чем сами немцы. В Бикерниекском лесу они убили сорок шесть с половиной тысяч человек. В Дрейлинском лесу, в пяти километрах отсюда, тринадцать тысяч. В Золотой Горке они уничтожили тридцать восемь тысяч невинных людей…
Во время этой тирады в дверях появилась знакомая фигура. Пальто, очевидно, осталось внизу в гардеробе, и на мужчине был дешевый латышский костюм, но с расклешенными по последней моде брюками, словно сшитыми на лондонской Савил-Роуд, где расположены дорогие ателье мужской одежды. Он занял место в дальнем углу зала, и я с трудом мог видеть его сквозь мелькание танцующих пар. Несомненно, это был Ральф Пайк. Несмотря на предварительные прогнозы — все еще на свободе.
— …старые, беременные, калеки, — говорил Шток. — Они убивали всех, иногда после кошмарных и длительных пыток. Немцы с радостью использовали местных убийц-энтузиастов, превратив Ригу в чистилище для своих жертв. Тех, кого они хотели убить, они везли сюда товарняками из Германии, Голландии, Чехословакии, Австрии, Франции, со всей Европы. Подразделения СС, сформированные из латышей, расстреливали без жалости.
Ральф Пайк заметил меня. Но не подал виду, потянулся к бокалу и выпил глоток вина.
— …У нас хранятся досье на сотни военных преступников, которые сейчас живут в Канаде, Америке, Новой Зеландии. По всему свету. Казалось бы, что люди, виновные в таких злодеяниях, должны быть благодарны судьбе, что избежали наказания, и тихо жить в свое удовольствие. Так нет — именно эти мерзавцы и доставляют нам больше всего неприятностей. Ваш знакомый — вон тот, за столом в углу, — как раз из таких. Он военный преступник. Убил столько детей, что страшно назвать число. Может быть, он решил, что его преступления забыты, но у нас не такая короткая память.
Ральф Пайк странно напрягся. Он откинулся на спинку стула, осторожно вертя головой, чтобы лучше разглядеть посетителей. Танцующие постоянно закрывали его. Через два стола от Пайка я увидел молодого армейского майора, только что ставшего отцом.
— И не догадаешься, кто он на самом деле, — сказал Шток. — Выглядит, как респектабельный буржуа.
Пайк, уже не скрываясь, уставился на нас и уткнулся взглядом в спину полковника.
— Этот человек сейчас думает, не покончить ли ему с собой, — сказал Шток.
— Вы уверены?
— Не беспокойтесь, он не решится. Люди такого типа профессионально цепляются за жизнь. Даже с петлей на шее они откажутся от цианистого калия.
Танцующие разошлись по своим местам. Я встретился глазами с Ральфом Пайком. Он держал бокал и с трудом тянул из него портвейн. Оркестр заиграл старую пьесу Виктора Герберта «Летний ветерок, деревьев шепоток».
— Предупредите его, — посоветовал мне Шток. — Предупредите своего товарища об опасности. У вас должен быть какой-нибудь условный знак. Мне хотелось бы посмотреть, как вы действуете в минуты опасности.