Мрачные сны Атросити
Шрифт:
Послышался пренебрежительный харчок.
— Ерунда, — вновь вступила с ним в спор тощая женщина в вязаной шапке по прозвищу Леди. В довоенные времена она была танцовщицей, потом лишилась профессии и как-то очень быстро состарилась, судя по ее же рассказам. От повадок танцовщицы в ней и следа не осталось, хотя частенько отхаркивалась она не из-за грубого нрава, а из-за болезни. Той самой, от которой слегли несколько человек в лагере. Леди же держалась бодро, и цвет лица у нее был почти здоровый.
— Почему это? — терпеливо спросил Симон.
— Перед
— Героизм! И правда жизни. К тому же, еще раньше было много других фильмов. Почему ты все время вспоминаешь плохое?
— Потому что я — нормальная, — Леди прокашлялась. — А нормальный человек цепляется за плохое и хорошо его запоминает. Это инстинкт выживания.
— Но это противоречит разумной жизни, — возразил Симон. — Человек разумный цепляется за хорошее. В конце концов, все плохое существует в мире лишь для того, чтобы лучше виделось хорошее.
— То-то ты так хорошо живешь, умник, — съязвила Леди.
— Не все ли равно? — вмешался громкий и бодрый голос лысеющего смуглого мужчины, чье лицо было перепачкано землей, не смытой после рытья туннеля. Он кутался в длинную темно-серую куртку и переминался с ноги на ногу, вороша камни тяжелыми изорванными сапогами. — Мы — живы, вот что важно! Ура!
И с этими словами все подняли вверх тарелки и чашки, будто приветствуя праздничный тост. Марк с интересом и недоумением наблюдал за этими людьми, пока ел суп. За короткое время, проведенное в лагере, он успел к ним привыкнуть и даже полюбил их странные разговоры, взывающие к его собственной памяти.
Энигма в это время сидела у реки, отказавшись от трапезы. Марк взял две порции мохового отвара и подсел к ней в надежде вернуться к важному разговору.
— На, выпей, — он протянул чашку.
— Славно, — улыбнулась Энигма. — Давненько за мной никто не ухаживал. Жаль, что мы не в ресторане, а это — не коктейль. Ну и пусть, — с этими словами она лихо хлебнула напиток.
— Энигма, эти люди… они потрясающие, — сказал Марк, втянув носом горячий пар из чашки, который больше не казался мерзким. — Какие-то они неземные, нездешние. Они заботятся друг о друге, хотя, по сути, чужие друг другу. Кто бы в городе так приютил бы меня?
— Это помогает им чувствовать себя людьми, — равнодушно ответила Энигма, заглядывая в темнеющие городские дали.
— Неужели тебя это совсем не удивляет? Я привык к отчуждению, а тут…
— Все то же отчуждение, ты так не думаешь? Они даже особо не слушают друг друга и друг друга не понимают.
— Вовсе нет, понимают, — Марк поморщился. — Как ты можешь быть такой хладнокровной? Сама говоришь, что в мире мало человечности, и при этом в упор не замечаешь ее у себя под носом. Иногда мне кажется, что ты лжешь себе самой.
— Это в чем? — нахмурилась Энигма.
— В том, что тебя разрывают несправедливости мира. На самом деле ты сухая и черствая.
Она
— Я тут подумал, что ты и вовсе заодно с Атроксом.
— Что?! — тут же вспыхнула Энигма, в глазах ее сверкнули молнии. — Ты сам себя слышишь?
— Ты такая же жестокая.
— Неправда.
— Ты говоришь, что все мы — мысли в голове умирающего. И что наши действия не имеют смысла. Должно быть, все это специально, чтобы подавить дух граждан и заставить их слепо повиноваться законам.
— Они и без того слепо им повинуются, — фыркнула Энигма. — Святые небеса, как я только могла довериться тебе? Думаешь, я всем подряд рассказываю про мир мыслей?
Марк готов был поклясться, что не только обидел собеседницу, но и задел ее самолюбие.
— Откуда мне знать? Раз в криминальной сводке говорят «проповедует вредительские учения», стало быть, не я один в курсе о твоих, так сказать, учениях.
— Верь криминальной сводке и оставь меня в покое, — Энигма отвернулась к реке.
— Неужели мое мнение важно для тебя, раз ты так реагируешь?
Она с недовольным видом покосилась на Марка.
— Может и так. Я, может, поверила на миг, что у меня появился друг.
— Значит, я все делаю правильно, — невозмутимо продолжил Марк. — Друзья должны быть честными друг с другом, верно? Вот я и говорю тебе честно, что думаю.
Энигма задумчиво поправила локон, выбившийся из-под капюшона. Она выглядела сконфужено.
— Если я не прав, так и скажи. И помоги мне, раз уж мы друзья.
— Опять ты за свое?
— Есть ли хоть какой-то шанс добраться до острова? Может, ты знаешь кого-нибудь из работников порта?
— Ага, конечно, — пренебрежительно сказала Энигма. — Я знакомлюсь только с отщепенцами вроде тебя. Да и к чему знакомые? Пробрался тайком на судно снабжения и поплыл на тюремный остров. Вот и все дела.
— Звучит так, словно это легкотня какая-то, — скептично ответил Марк.
— Ну, ты не лезь во время перевозки заключенных. Продукты и вахтовиков так не охраняют. Главное, на порту не попасться.
— Ну, ладно. И когда же мы поплывем?
— Мы?
Река мерно журчала, бормотание бродяг стихло: они разбрелись по делам. В возникшей тишине Марку показалось, что это его последний шанс заручиться поддержкой этой странной мятежницы, не признающей ни власть, ни вольный мир, вышедший за городские грани. Ответственность момента словно сдавила грудь, Марк не мог глубоко вдохнуть. Но старался говорить ровно и уверенно.
— Да. Когда мы с тобой поплывем?
— Эх, Марк, — Энигма вдруг смягчилась и с сочувствием положила ему руку на плечо. — Ну, поплывем мы. Ну, привезем Иву в город. Что дальше? Вы будете скитаться от одной помойки до другой, пока вас не поймают и не отправят обратно на остров? Только уже не на западный, а сразу на восточный. И тогда мама не горюй.