Мрачные всадники
Шрифт:
— Да, правда, — сказал Джон Лайл, улыбаясь; его рот был полон угловатых, бесцветных зубов, которые выглядели заострёнными в мерцающем свете костра.
— Эта война оказалась проигрышной для всех заинтересованных сторон, — искренне сказал Пеппер.
— А вы служили, сэр? — спросил Кой. — Вы уж извините меня за некоторую дерзость и любопытство. Любопытство всегда было моим пороком, да. И прежде чем вы ответите — хотя мы с Лайлом рождены и воспитаны сыновьями Конфедерации и гордыми ветеранами Двадцать Второго пехотного полка Вирджинии —
«Можно подумать», — мысленно хмыкнул Пеппер.
— Я служил на стороне Конфедерации, — сказал он им. — Тридцать Седьмой Алабамский. Но несмотря ни на что, это были плохие времена для нашей земли. Ужасов хватало на обоих сторонах.
— Аминь, — кивнул Кой.
— Аминь, — сказал Джон Лайл, стряхивая пепел со своих потертых сапог.
Кой медленно затянулся сигарой.
— Плохие вещи, плохие времена. Злые дела и злые люди. Кажется, кто-то сказал, что война пробуждает в людях всё самое лучшее и всё самое худшее. С этим я совершенно согласен. А ты согласен с этим, Лайл?
— Ага, — кивнул Джон Лайл; пламя костра отблескивало в его глазах. — Согласен.
— Конечно, некоторые из нас видели более ужасные вещи, чем другие. Видите ли, маршал, нам с Лайлом не повезло, и мы попали в плен к янки в округе Лундон, штат Вирджиния. Нас запихнули в вагон поезда, как техасскую корову, и отправили на север, в тюрьму Эльмира. — Кой уставился на огонь. — Да. Я бы не пожелал побывать в этом отвратительном месте даже самому мистеру Линкольну. Разве не так, Лайл?
— Да. Как ты и сказал. Адская тюрьма.
Пеппер знал о ней. Знал о голоде, болезнях и жестокостях, которым подвергались военнопленные Конфедерации в этом ужасном месте. Он ничего не мог им сказать по этому поводу. Ничего, что они бы не слышали ранее.
— Поистине отвратительно, сэр, — продолжал Кой, — что может сделать человек даже самого благородного воспитания, чтобы остаться в живых. Я совершал поступки, которые были… скажем так, неприятны и неприличны в цивилизованном обществе.
Его лицо потемнело при мысли об этом, но тут же просветлело, как будто на него упал солнечный луч, и он снова улыбнулся.
— Конечно, я вовсе не держу зла на Север за такое. Победителям достаются трофеи и все остальное. Нет, маршал, мы с братом прочно следуем новому порядку. В ваших кротких собеседниках нет ни капли злобы или враждебности. Смиренные мы есть и смиренными останемся, да благословит Господь Союз.
«Господи Иисусе, — подумал Пеппер. — У этого парня изо рта вываливается больше дерьма, чем из задницы».
Кой бросил сигару в огонь.
— Но если мне еще раз будет позволена такая дерзость, не могли бы вы рассказать мне, дорогой сэр, все об этом вашем сбежавшем пленнике? Поскольку других развлечений в эту тёмную ночь не предвидится, можно было бы скоротать время за этой интересной и тревожной историей.
Пеппер кивнул, достал самокрутку и поджег ее горящей веточкой.
— Его зовут Нейтан Партридж. Он сбежал из тюрьмы в Юме. Отчаянный и опасный человек. Я надеюсь взять его живым, если получится. Если же нет…, - он выпустил струю дыма, позволяя собеседникам домыслить окончание фразы. — Может быть, вы слышали о банде Гила-Ривер? Грабители банков и поездов. Партридж был одним из них.
Кой прижал руки к груди.
— Ого, аж кровь в жилах стынет! Даже мурашки побежали. А у тебя, Лайл, побежали мурашки?
— Ага. Кажется, побежали.
Но, на самом деле, сложно сказать, действительно ли этот здоровяк испугался. Лицо его, как всегда, было бесстрастным, словно высеченное из гранита. Время от времени он улыбался — то есть, уголки его губ приподнимались вверх, — но улыбка никогда не касалась его холодных и хищных глаз.
Кой покачал головой и вздохнул.
— Мне очень жаль, что вам приходится охотиться за таким мерзким и презренным человеком, как мистер Партридж. Я должен признаться со всей должной честностью, маршал, что подобные типы вызывают во мне некоторое отвращение, некий врожденный ужас. А у тебя они вызывают ужас, Лайл?
— Вызывают, — кивнул Лайл. — Конечно.
Кой обхватил себя руками, словно пытаясь согреться.
— Я думаю, что сегодня мы можем поблагодарить Господа за то, что такие доблестные и честные люди, как вы, защищают нас, маршал. Это заставляет меня чувствовать себя уютно, спокойно и защищенно, как будто я нахожусь у груди моей матушки. Лайл, а ты чувствуешь себя…?
— Всё! Хватит! — отрезал Пеппер. — Я уже по горло сыт твоими рассказами, Фаррен. Довольно. Ты собираешься всю ночь кормить меня своими дерьмовыми южанскими шуточками или наконец-то перейдёшь к делу?
Джон Лайл вдруг сунул руку под свою бобровую куртку. Он постарался двигаться медленно и естественно, как слизняк, медленно ползущий по камню.
Но Пеппер плавно и легко вытащил один из своих «кольтов» с рукояткой из слоновой кости и направил на охотника грациозным, хорошо отработанным движением.
— Скажи своему брату, Кой, что если его рука сейчас же не вернется на его чертовы колени, я разнесу его мозги по песку пустыни.
Рука Джона Лайла замерла, но его немигающий взгляд не отрывался от маршала. И эти глаза были тлеющими кострами ненависти.
Кой вздохнул.
— Я так понимаю, сэр, вы не очень воспитанный человек. Ваши навыки общения просто ужасны. Я видел обезьян в зоопарке Нового Орлеана, которые жевали своё собственное дерьмо и обладали большим самообладанием, чем вы. Вы точно уверены, что вы не янки?
— Заткни ту дыру, которую ты называешь ртом, Фаррен. Ты и эта ходячая куча буйволиного дерьма, которую ты называешь братом, следили за мной с тех пор, как я покинул Юму, и только слепой идиот после солнечного удара не смог бы этого заметить.