Мрачный Жнец (сборник)
Шрифт:
Незримый Университет привык к эксцентричности своей профессуры. Однако обычный человек получает представление о нормальности, постоянно сравнивая себя со своим окружением, а если его окружают сплошь волшебники, то спираль развития может стремиться только вниз. Библиотекарь был орангутаном, и никто этому не удивлялся. Профессор эзотерических наук проводил столько времени за чтением в помещении, которое казначей называл «самой маленькой комнатой в Университете» [39] , что получил от своих коллег прозвище Доцент Сортирной Лингвистики, которое настолько за ним закрепилось, что фигурировало даже в официальных документах. В нормальным обществе казначей считался бы более оторванным, чем почтовая марка под ливневым дождем. Декан посвятил семнадцать лет жизни написанию трактата «Использавание Слога „Инк“ в Ливитационых Заклинаниях Раннего Спутанного Периода».
39
В действительности самым маленьким помещением Незримого Университета была кладовая для швабр на четвертом этаже, а казначей имел в виду обычный сортир. Профессор эзотерических наук придерживался собственной теории, состоявшей в том, что самые хорошие книги, по крайней мере самые смешные (Книги с комиксами о забавных коровах и собачках и с фразами типа: «Увидев утку, Элмер сразу понял, что день не задался»), имеют тенденцию накапливаться в сортирах, но у людей не хватает времени их читать, и они даже не понимают, как книги там оказываются. Его тщательные исследования данной проблемы приводили к жестоким запорам и длинным очередям у дверей туалета каждое утро.
Никто из преподавателей, кроме аркканцлера и библиотекаря, рано не вставал. На завтрак они собирались, если собирались вообще, ближе к полудню. Волшебники выстраивались у буфета, поднимали крышки огромных супниц и морщились от каждого резкого звука. Чудакулли любил обильные, жирные завтраки и особенное предпочтение отдавал полупрозрачным сосискам с мелкими зелеными крапинками, которые, очевидно, были какими-то пряными травами (по крайней мере, все на это очень надеялись). В связи с тем, что правом выбора меню обладал аркканцлер, некоторые наиболее привередливые волшебники вообще перестали ходить на завтрак и вынуждены были довольствоваться только ленчем, обедом, полдником, ужином и случайными легкими закусками.
Тем утром в Главном зале было, как всегда, немноголюдно. А еще здесь гуляли сильные сквозняки. После вчерашнего происшествия с органом в крыше образовалась огромная дыра.
Чудакулли отложил вилку.
— Так, кто это делает? — грозно спросил он. — Признавайтесь немедленно!
— Что делает? — уточнил главный философ.
— Топает ногой.
Волшебники переглянулись. Декан с идиотским видом таращился в пространство.
— Декан? — позвал его главный философ. Левая рука декана застыла рядом с головой.
Правая ритмично перебирала что-то в районе почек.
— Не знаю, чем он там занят, — произнес Чудакулли, — но, по-моему, это крайне негигиенично.
— Думаю, он играет на банджо, аркканцлер. На невидимом банджо, — высказал свое мнение профессор современного руносложения.
— Что ж, по крайней мере, никому не мешает, — кивнул Чудакулли. Он поднял взгляд на дыру в крыше, сквозь которую в зал проникал непривычный дневной свет. — Кстати, никто библиотекаря не видел?
Орангутан был занят.
Он спрятался в одном из подвалов библиотеки, который обычно использовал в качестве мастерской для ремонта книг. Здесь стояли несколько прессов и гильотин, а также верстак, заваленный разными баночками с всякими мерзкими веществами, из которых он варил переплетный клей. На стенных полках хранились косметические средства музы литературы, недоступные пониманию обычных людей.
С собой библиотекарь захватил книгу. На ее поиски ушло несколько часов.
В библиотеке хранились не только волшебные книги, прикованные цепями к полкам и чрезвычайно опасные. Здесь также содержались совершенно обычные книги, напечатанные на простой бумаге мирскими красками. Впрочем, было бы ошибочным считать их совершенно безопасными только потому, что при их чтении в небе не вспыхивают фейерверки. Чтение таких книг иногда приводит к куда более опасным последствиям — фейерверки вспыхивают в мозгу у читателя.
Например, огромный том, лежавший сейчас перед библиотекарем, содержал избранные рисунки Леонарда Щеботанского — талантливого художника и сертифицированного гения, мысли которого улетали в самые дальние края, откуда неизменно возвращались с диковинными сувенирами. В книгах Леонарда было много набросков: котят, водостоков, а также жен влиятельных анк-морпоркских торговцев, написание портретов которых давало художнику средства к существованию. Но
И было на этих полях еще кое-что. Библиотекарь заметил рисунок, когда в прошлый раз пролистывал книгу. Странно, подумал он тогда, как тут очутилось это [40] ?
Его волосатые пальцы быстро переворачивали страницы. А… Вот…
Да, о ДА.
…И оно заговорило с ним на языке Ритма…
Аркканцлер удобно расположился за своим любимым бильярдным столом.
От казенного письменного стола он давным-давно избавился. Бильярдный стол гораздо удобнее. С него ничего не падает, в лузах можно хранить кучу всяких безделушек, а когда Чудакулли становилось скучно, он сметал со стола все бумаги, чтобы заложить пару эффектных карамболей [41] . Возвращением бумаг обратно на стол он себя не утруждал. Из богатого личного опыта аркканцлер знал: действительно важные вещи никогда не записываются, потому что о самом важном люди всегда помнят и не отстанут от тебя, пока не добьются своего.
40
Тем более что с неприятелем оно ничего особенного сделать не могло.
41
Он был волшебником. А что такое для волшебника старый как мир удар «от трех бортов в лузу»? Ничего оригинального. О нет, самым красивым ударом аркканцлера был «от борта в чайку, в затылок казначея, который шел по коридору В ПРОШЛЫЙ ВТОРНИК (небольшое завихрение во времени), и замысловатый рикошет от потолка». Шар прошел буквально на волосок от лузы, но менее эффектным удар от этого не стал.
Он взял ручку и задумчиво сунул ее в рот.
Наверн Чудакулли работал над мемуарами. Пока что он придумал только название: «Вдоль По Анку С Орбалетом, Удачкой И Посахом С Нехилым Набалдашником».
«Нимногие знают, — написал он, — что река Анк засилена агромным каличеством рыбных арганизмов…» [42]
Он отбросил ручку и помчался по коридору в кабинет декана.
— Это что такое? — взревел он.
Декан аж подскочил.
42
И это соответствует действительности. Природа способна приспособиться к чему угодно. В реке действительно ЖИЛИ рыбы, представляющие собой нечто среднее между мягкокожим крабом и промышленным пылесосом и взрывающиеся в обычной чистой воде. Что используется в качестве наживки для такого рода рыб — уже совсем другой вопрос, главное, что эти существа были РЫБАМИ, а настоящий спортсмен, каковым и был Чудакулли, не придает значения вкусу добычи.
— Это… это… это — гитара, аркканцлер, — пробормотал декан, поспешно отступая под натиском аркканцлера. — Я только что ее купил.
— Это я вижу. И слышу. Но что ты тут пытаешься изобразить?
— Я… э-э… пытался сыграть… э… соло. — Декан помахал перед лицом Чудакулли плохо отпечатанными нотами.
Аркканцлер выхватил книгу у него из рук.
— «Самомучитель для Начинающих Гитарников Блерта Фендера», — прочел он вслух. — «Дабей Успех в Игре за 3 Легких Урока и 18 Тяжелых». Гм, ничего не имею против гитар: аромат цветов в воздухе, подглядывание за младыми девами майским утром и все такое прочее, но это была не игра. Это был шум. А что должно было получиться, смею спросить?
— Отрывок в пентатонном диапазоне ми с использованием мажорной септимы в качестве проходного тона.
Аркканцлер уставился на открытую страницу.
— Но здесь говорится: «Урок Один: Эта Струны».
— Гм, гм, гм, понимаешь, я чуточку забежал вперед, — застенчиво ответил декан.
— Ты никогда не отличался пристрастием к музыке, декан, — сказал Чудакулли. — И это было одной из твоих положительных черт. Откуда такой внезапный интерес… кстати, а что это у тебя на ногах?