Мрачный Жнец (сборник)
Шрифт:
Он замолчал.
— Вот именно, — кивнул Утес. — Я тоже. Я вышел на сцену и сел, не понимая, что мы будем делать, а потом Бадди заиграл на своей… на этой штуковине, и я начал выбивать: «Бам-Бам-ча-ча-БАМ-бам». Я сам не понимал что играю. Это просто приходило в голову и спускалось в руки.
— Ага, — поддержал его Золто. — Полностью с тобой согласен. Я извлекал из трубы звуки, которые никогда туда не клал.
— На нормальную музыку это было совсем не похоже, — продолжал Утес. — Совсем. Не мы
— Ты ведь давно работаешь в шоу-бизнесе, верно? — спросил Золто у Асфальта.
— Ага. Был, делал, все видел.
— А ты когда-нибудь сталкивался с такой публикой?
— Я видел, как бросали цветы и аплодировали в Опере…
— Ха! Всего-навсего цветы? Какая-то девушка швырнула на сцену свои… свою одежду!
— Вот именно! Они зацепились за мое ухо!
— Помню, как-то в клубе «Скунс», что на Пивоварной улице, госпожа ВаВа Вум представила свой Танец Перьев… Так вот, когда на ней осталось последнее перышко, вся толпа так и бросилась к сцене…
— Прямо как сегодня, да?
— Нет, — признался тролль. — Должен сказать, что никогда не видел таких… голодных зрителей. Когда выступала госпожа ВаВа Вум, голод тоже чувствовался, но… на сцену никто свое белье не бросал. Обычно это она бросала его со сцены.
— И знаете, что странно? — просил Утес. — Нас в этой комнате четверо, а говорят только трое.
Бадди поднял голову.
— Главное — это музыка, — сказал он.
— Это — не музыка, — возразил Золто. — Музыка так с людьми не поступает. Они не должны чувствовать себя пропущенными через мясорубку. Я так вспотел, что, боюсь, через несколько дней придется менять майку. — Он почесал нос. — Кроме того, я смотрел на публику и думал: «Все они заплатили деньги, чтобы сюда попасть». Народу было куда больше, чем на десять долларов.
Асфальт показал им клочок бумаги.
— Нашел билет на полу, — сказал он.
Золто внимательно изучил его.
— Доллар пятьдесят? — воскликнул он. — Шестьсот человек по доллар пятьдесят каждый? Это… это же четыреста долларов!
— Девятьсот, — пробормотал Бадди все тем же безжизненным голосом, — но деньги тут ни при чем.
— Это деньги ни при чем? И ты такое говоришь? Какой же ты после этого музыкант?
Откуда-то все еще доносился рев толпы.
— После сегодняшнего концерта ты хочешь снова вернуться в подвалы и выступать для полудюжины зрителей? — спросил Бадди. — Золто, кто был самым знаменитым трубачом?
— Брат Рукисила, — моментально ответил гном. — Все это знают. Он спер золото с алтаря храма Оффлера, сделал из него трубу и играл волшебную музыку, пока боги не поймали его и не оторвали ему…
— Вот именно, — перебил его Бадди. — Но если ты сейчас выйдешь и спросишь у людей, кто самый знаменитый трубач, кого они вспомнят? Какого-то сильнорукого воришку или Золто Золтссона?
— Они… — Золто замялся.
— Вот именно, — продолжал Бадди. — Подумай об этом. Музыканту нужно, чтобы его слушали. Ты уже не можешь остановиться. Мы не можем остановиться.
Золто погрозил пальцем гитаре.
— Все дело в ней, —
— Я могу с ней справиться!
— Да, но чем это все закончится?
— Главное не то, чем закончится, — ответил Бадди, — а то, с чего начать.
— Звучит как-то по-эльфийски.
Снова распахнулась дверь.
— Э… — проблеял Достабль. — Ребята, если вы сейчас не вернетесь на сцену и не сыграете еще что-нибудь, мы все окажемся в глубоком коричневом…
— Я не могу играть, — отрезал Золто. — От недостачи денег у меня дыхание перехватило.
— Но я же обещал вам целых десять долларов! — воскликнул Достабль.
— Каждому, — сказал Утес.
Достабль, который вообще-то не ожидал отделаться меньше, чем сотней, отчаянно замахал руками.
— И это ваша благодарность? Хотите, чтобы я себя без ножа зарезал?
— Если хочешь, мы тебе поможем, — предложил Утес.
— Хорошо, хорошо. Тридцать долларов, — поспешил согласиться Достабль. — Но мне придется лишить себя вечерней чашки чая.
Утес взглянул на Золто, который все еще переваривал фразу о самом знаменитом в мире трубаче.
— Среди зрителей было много гномов и троллей, — сказал Утес.
— Может, сыграем «Пещера глубока, гора высока»? — предложил Золто.
— Нет, — покачал головой Бадди.
— Но что тогда?
— Я что-нибудь придумаю.
Публика наконец вывалилась на улицу. Волшебники, столпившись вокруг декана, щелкали пальцами.
— Йе-йе-йе-йе… — пел обезумевший от счастья декан.
— Уже полночь! — воскликнул профессор современного руносложения и щелкнул пальцами. — А мне все равно! Чем займемся?
— Может, устроим тусню? — предложил декан.
— Может, что бы это ни было, — согласился заведующий кафедрой беспредметных изысканий. — К тому же ужин мы все равно пропустили.
— Пропустили ужин? — переспросил главный философ. — Ого! Вот что делает с людьми музыка Рока! Нам на все наплевать!
— Нет, я хотел сказать… — Декан замолчал. Он сам не понимал, что хотел сказать. — В общем, до Университета далеко. Думаю, мы можем зайти куда-нибудь, выпить кофейку.
— И съесть пару пончиков, — добавил профессор современного руносложения.
— А я бы не отказался от кусочка яблочного пирога, — сказал главный философ.
— Или торта, — добавил заведующий кафедрой.
— Кофе! — воскликнул декан. — О да! Идем в кофеюшник. И это правильно.
— А что такое кофеюшник? — удивился главный философ.
— Это то же самое, что кофейня? — спросил профессор современного руносложения.
Желудки настойчивым бурчанием напомнили волшебникам о пропущенном ужине.
Декан еще раз осмотрел свою новую блестящую кожаную мантию. Все без исключения признали, что он был очень крут. А особенно все восхищались надписью «РАЖДЕН, ШТОБ РУНИТЬ». И прическа удалась на славу. Он уже подумывал о том, чтобы сбрить бороду, оставив только узкие полоски по скулам, потому что это казалось ему правильным. А кофе… да, кофе тоже правильно. Он очень гармонично вписывается в происходящее.