Мрачный Жнец
Шрифт:
— М-м, вряд ли, хирургия здесь ни при чем.
— Кстати, разве мы его не похоронили? — осведомился профессор современного руносложения.
— Похоронили. А теперь выкопаем, — отрезал аркканцлер. — Вероятно, это и называется чудом жизни.
— Как пикули, — весело сказал казначей.
Даже члены клуба «Начни заново» озадаченно уставились на казначея.
— Так делают в некоторых районах Очудноземья, — пояснил тот. — Огромные кувшины со специальными пикулями зарывают на несколько месяцев в землю, чтобы
— Скажите, — шепотом спросила Людмилла у Чудакулли, — а волшебники всегда себя так ведут?
— Посмотрите на главного философа. Вот превосходный пример настоящего волшебника, — ответил Чудакулли. — Имеет такую же твердую связь с реальностью, как мясная вырезка из картона. Я очень горд видеть его в своей команде. — Он потер руки. — Итак, ребята, есть добровольцы?
— Йо! Хей! — тут же откликнулся декан, явно пребывавший в каком-то ином, радужном мире.
— Я бы пренебрег своими обязанностями, если бы не оказал помощь брату своему, — сказал Редж Башмак.
— У-ук.
— Ты? Тебя мы взять не можем. — Декан с ненавистью посмотрел на библиотекаря. — В партизанской войне ты ровным счетом ничего не смыслишь. Да, мы настоящие партизаны! Эти… как их… гериллы!
— У-ук! — откликнулся библиотекарь и удивительно емким, исчерпывающим жестом показал, что способен сделать орангутан с самозванной «гериллой».
— Четверых должно хватить, — сказал аркканцлер.
— Сомневаюсь, что удастся научить его смыслу «йо!», — пробормотал декан.
Он снял свою шляпу, — а это волшебники делают только тогда, когда хотят что-нибудь достать оттуда, — и передал ее казначею. Потом оторвал от низа своей мантии узкую полоску, драматически подержал ее на вытянутых руках и повязал на лоб.
— Это часть характера, — пояснил он в ответ на так громко прозвучавший молчаливый вопрос. — Так всегда поступают воины Противовесного континента, отправляясь в бой. А кричать надо… — он попытался вспомнить книгу, которую читал очень давно. — Э-э… Бонсай. Да. Бонсай!
— А я думал, что это означает обрезку деревьев, чтобы сделать их маленькими, — язвительно усмехнулся главный философ.
Декан замялся. Если уж на то пошло, он и сам был не очень уверен, что все правильно вспомнил. Но настоящий волшебник никогда не отступает перед лицом какой-то там неуверенности.
— Нет, это определенно был «бонсай», — сказал он, еще немного подумал, и тут лицо его просветлело. — И это часть бусидо. Ты все перепутал! Это не деревья, а бусы. В прошлом вместо ленты на лоб они повязывали бусы. Да, есть смысл, если задуматься…
— Но ты не можешь вопить свой «бонсай» здесь, — сказал профессор современного руносложения. — У нас абсолютно другая культура, другое наследие. Здесь это будет бесполезно. Никто не поймет, что ты имеешь в виду.
— С этим я как-нибудь справлюсь, — успокоил
Он заметил, что Людмилла стоит с открытым ртом.
— Обычная беседа волшебников, — заверил он ее.
— Правда? — неуверенно спросила она. — А мне бы и в голову не пришло…
Аркканцлер уже выбрался из тележки и сейчас задумчиво катал ее взад-вперед. Как правило, свежая мысль достаточно долго укоренялась в его мозгу, чувствуя себя там не очень уютно, но Чудакулли инстинктивно чувствовал, что этой проволочной корзинке на четырех колесах можно найти массу полезных применений.
— Так мы идем или весь вечер так и проторчим здесь, бинтуя головы? — спросил он.
— Йо! — рявкнул декан.
— Йо? — попробовал Редж Башмак.
— У-ук!
— И это было «йо!»? — подозрительно осведомился декан.
— У-ук.
— Ну… тогда ладно.
Смерть сидел на вершине горы. Гора эта не была особенно высокой, не слишком отвесной и не такой уж мрачной. Голые ведьмы не слетались сюда, дабы устраивать свои шабаши. Если уж на то пошло, ведьмы Плоского мира крайне редко снимали свои бесчисленные одежды, а если и снимали, то не больше, чем это было необходимо для бизнеса.
Скалу эту не посещали привидения. Голые лысые мудрецы не сидели на ней и не распространяли мудрость, потому что любой достаточно мудрый человек быстро понимает: сидение голышом на горных вершинах может вызвать не просто геморрой, а геморрой плюс жестокое обморожение. Иногда люди забирались на гору, чтобы добавить пару камней к пирамидке, сложенной на вершине, но это служит лишним доказательством того, что, если есть какой-нибудь глупый обычай, его обязательно подхватит человечество и воплотит в жизнь.
Смерть сидел на пирамиде и размеренными медленными движениями водил оселком по лезвию косы.
Воздух вдруг всколыхнулся. Возникли три серых прислужника.
— Думаешь, победил? — сказал один.
— Думаешь, можно праздновать триумф? — сказал один.
Смерть перевернул оселок, оглядел его и еще раз провел по кромке лезвия.
— Мы все доложим Азраилу, — сказал один.
— Ты ведь всего-навсего Смерть, один из многих, — сказал один.
Смерть подставил лезвие под лунный свет, поворачивая его и любуясь игрой отблесков на крошечных чешуйках металла.
Потом одним быстрым движением он встал. Прислужники поспешно отступили.
Со скоростью змеи он выбросил руку и схватил одну из серых мантий, подтянув пустой капюшон на уровень своих глазниц.
— ТЫ ЗНАЕШЬ, ПОЧЕМУ УЗНИК, СИДЯЩИЙ В БАШНЕ, СЛЕДИТ ЗА ПОЛЕТОМ ПТИЦ? — спросил он.
— Убери от меня свои руки, — сказал один. — …Ой…
На мгновение вспыхнуло голубое пламя. Смерть опустил руку и повернулся к двум оставшимся.
— Мы еще встретимся, — сказал один. Они исчезли.