Мститель(сб.)
Шрифт:
Спустя десять дней после того, как Агнес была ранена, старуха сообщила Иво, что больная поправилась и хочет встать. Иво приказал старухе подождать во дворе и направился к больной один. Агнес сидела на постели.
— Что делает мой бедный спутник? — был первый ее вопрос.
Иво чуть заметно нахмурился.
— Вы принимаете такое большое участие в этом человеке? — спросил он глухим голосом, жадно глядя на бледное лицо девушки и ее глубоко впавшие глаза, которые в полумраке шатра казались почти черными.
— Он спас меня от смерти и плена, — ответила Агнес тихо, — как же я могу оставаться безучастной
— Ему было легко освободить вас из рук русских потому, что он сам привел их в Куйметса.
— Это ложь! — с жаром воскликнула Агнес. Иво пожал плечами.
— Это покажет допрос на суде в Таллине.
— Невинного никакой суд не может осудить.
— Кто знает?
— Подождите еще, Иво Шенкенберг! — попросила Агнес. — Не предавайте его суду, пока не явятся подлинные свидетели. Только мой отец может по-настоящему засвидетельствовать, виновен Гавриил или невиновен. Мой отец никогда не допустит, чтобы учинили беззаконие над человеком, спасшим от смерти его единственную дочь.
— Свидетели из Куйметса, разумеется, нужны, и было бы весьма желательно, чтобы рыцарь фон Мённикхузен сам выступил свидетелем против предателя, — мягко сказал Иво. — Но тогда, уважаемая фрейлейн, нам, к сожалению, пришлось бы до конца суда держать вас в плену.
— Почему? — с испугом спросила Агнес.
— Ваши глаза могли бы всякого свидетеля направить по ложному пути, фрейлейн фон Мённикхузен.
— Как так?
— Какой же мужчина мог бы сказать «да», если вы говорите «нет»? Неужели вы так мало сознаете свою силу, прекрасная чародейка? Я увидел вас впервые несколько дней назад и за это короткое время стал другим человеком. До сих пор я считал своего дорогого названого брата злым, хитрым, лживым человеком, а теперь, глядя вам в глаза, я почти готов верить, что он чище ангелов.
Лесть Иво произвела странное впечатление на Агнес; у нее было такое чувство, будто ее слуха коснулось шипение ядовитой змеи. Холодная дрожь пробежала по телу девушки, а в сердце тайный голос прошептал: будь настороже!
— Вы считали своего названого брата… недостойным человеком? — робко спросила она.
— Я не только считал его таким, но я его знаю как недостойного человека, — печально подтвердил Иво. — Удивительно, что вы, уважаемая фрейлейн, с таким воодушевлением защищаете его, в то время как он… но об этом не стоит говорить.
— Говорите!
— Вы приходите в отчаяние и дрожите за жизнь этого негодяя, а он ни разу не осведомился о вас. Он ни о чем не тревожится, пирует с утра до ночи и болтает всякий вздор.
— Как он может это делать, если он связан? — с сомнением произнесла Агнес.
— О, он так просил и ныл, что я из жалости велел его развязать. В благодарность он теперь портит моих людей, спаивает их и восстанавливает против меня.
— Гавриил просил и ныл? — повторила Агнес недоверчиво, и насмешливая улыбка невольно скользнула по ее лицу.
— Беда научит просить, — проворчал Иво, тихо скрипнув зубами. — Вы испугались бы, фрейлейн Мённикхузен, если бы я вам полностью открыл, как низок, как подл этот человек. Я не решаюсь все сказать.
— Все равно — говорите!
— Он, по-видимому, очень хорошо знает, насколько он может на вас рассчитывать. Он тоже ждет спасения от вашего отца,
— Что это значит?
— Вы не поверите, как мне тяжело это объясниить, хотя дело само по себе очень просто. Этому человеку известно, как велико могущество и влияние вашего отца, и в то же время он знает, что рыцарь Каспар фон Мённикхузен скорее умрет, чем допустит хоть малейшее темное пятно на чести своего семейства. Этот негодяй угрожает, если рыцарь Мённикхузен его сразу неосвободит, открыть на суде нечто такое, что сильно задевает честь вашу и вашего отца.
— Я не понимаю смысла ваших слов, — пробормотала Агнес, дрожа всем телом.
— Короче говоря, Гавриил хвастает тем, что Агнесс фон Мённикхузен его любовница.
Агнес выпрямилась, на щеках ее запылали ярко-красные пятна.
— Вы лжете! — крикнула она резко. Единственный глаз Иво сверкнул.
— Вы любите этого человека, — процедил он сквозь стиснутые зубы.
Лицо Агнес залилось краской, которая сразу сменилась смертельной бледностью. Тихим, но твердым голосом она сказала:
— Да, я люблю этого человека, и ничто — слышите, Иво Шенкенберг! — ничто, никакая клевета не в силах поколебать эту любовь!
— Значит, вы верите ему, а меня считаете лгуном, — прохрипел Иво, побледнев от гнева. — Вы забываете, что мне ложь не надобна. Вы забываете, что жизнь Гавриила и… еще кое-что другое — в моих руках.
Агнес осенила догадка, что Иво полюбил ее, и в ту же минуту странная мысль мелькнула в ее голове: «Если этот злой человек меня любит, не разыграть ли мне с ним комедию, пока Гавриил не будет спасен?». Но Агнес сейчас же с презрением отвергла эту мысль: ее честная, правдивая натура не допускала низких уловок.
— Его и моя жизнь — в руках божьих, — сказала она спокойно.
Иво шатаясь вышел из шатра. Во дворе он угрожающе сказал ожидавшей его старухе:
— Я последовал твоему совету. Если дело сорвется — береги свою шкуру!
— Уж я-то девушек знаю! — пробормотала в ответ старуха, оскалив почерневшие обломки зубов.
Иво вскочил на коня и во весь опор помчался из лагеря. Когда он поздно вечером возвратился домой, лошадь его была вся в мыле, а лицо у Иво было такое страшное, что все встречные в ужасе сторонились. Он соскочил с лошади и направился к палатке своего брата Христофа, в которой Гавриила держали под стражей. Перед палаткой у костра сидел Христоф с другими людьми. Иво их прогнал. Все удалились, не говоря ни слова, остался только Христоф. Он посмотрел на брата, покачал головой и сказал:
— Что ты задумал Иво?
— Не твое дело, — вспылив, бросил тот.
— Твое лицо не предвещает ничего доброго. Ты ищешь ссоры с Гавриилом.
— Ты тоже его любишь?
— Люблю или нет, но, сказать по правде, он парень неплохой, и, главное, — он действительно невиновен.
— Убирайся с моих глаз! — заорал Иво, поднимая кулак. — Не то я могу забыть, что ты мой брат!
Христоф, зная бешеный нрав своего брата, отступил назад, пожимая плечами. Иво вошел в палатку, слабо освещенную отблеском горевшего во дворе костра. Гавриил лежал один в углу палатки. Руки и ноги его были закованы в цепи. Оковы его тихо звякнули, когда он повернул голову к вошедшему.