Мститель(сб.)
Шрифт:
— Разве и ты участвовал в этой постыдной драке? — спросил Мённикхузен, нахмурясь.
— Я? — пробормотал Рисбитер. — Не помню… Смотрите-ка, что это за роскошный шатер? Поедемте, посмотрим!
Остальные согласились, и все поскакали к шатру, который охраняли четыре человека.
— Назад! — крикнул подъезжающим первый страж, беря копье наперевес.
— Чей это шатер? — спросил с удивлением Зандштеде.
— Иво Шенкенберга, — ответил тот.
— А сам Шенкенберг тоже здесь? — осторожно спросил Рисбитер.
— Начальник
— Ты с ума сошел, негодяй? Знаешь ли ты, с кем говоришь?
— Мне все равно.
— Я — юнкер фон Рисбитер!
— По мне, будь хоть Писбитер, но отойди, не то заколю!
— Наглец! — завизжал Рисбитер, вытаскивая меч.
— Не раздражайтесь, юнкер! — успокоил его Зандштеде. — Послушай, человек, разве ты меня не знаешь?
— Не знаю.
— Я первый бургомистр города Таллина Фридрих Зандштеде, и твой начальник мне подчиняется.
— А я подчиняюсь своему начальнику, и приказ его таков, чтобы никто из посторонних не смел близко подходить к шатру.
— Что же там такое?
— Не твое дело. Убирайтесь отсюда!
— Наглый мужик! — закричал теперь и Зандштеде, вспыхнув. — Я могу сделать так, что и ты, и твой начальник пожалеете об этом.
— Нет, бургомистр, этот человек прав, — заметил Мённикхузен одобрительно. — Воин должен повиноваться приказу начальника. Оставим этого молодца в покое и пойдем своей дорогой.
— Отец! Отец! — донесся вдруг из шатра звонкий голос.
Мённикхузен задрожал всем телом… Все прислушались.
— Отец, спаси меня! — опять прозвучал голос Агнес и вдруг смолк, как будто его насильно заглушили.
— За мной! — загремел Мённикхузен, соскакивая с коня. Он ударом меча отбросил копье стража и ринулся к шатру. Некоторые из спутников последовали за ним. Стража бросилась им навстречу.
— Прочь с дороги, безумцы! — закричал старый рыцарь. — Хотите стать между отцом и дочерью? Прочь с дороги, не то быть беде!
До беды было недалеко, так как стража не отступала ни на шаг и люди со всех сторон спешили к ней на подмогу. Рисбитер и пикнуть не решался, в то время как Мённикхузен яростно размахивал мечом, а бургомистры тщетно старались водворить мир. Началась было горячая схватка, как вдруг занавес у входа в шатер отдернулся и появился Христоф Шенкенберг.
— Что тут за спор? — спросил он громко.
— Христоф Шенкенберг! — воскликнул с упреком Зандштеде. — Вот как здесь принимают бургомистров Таллина?
Христоф сделал вид, будто он только сейчас заметил высоких гостей.
— Вы здесь, господин бургомистр? — воскликнул он, широко раскрыв глаза. — Назад, люди, разве вы не видите, кто эти господа? Как могло случиться такое тяжкое недоразумение? Поверьте, господин бургомистр, я и мой брат в этом нисколько не виноваты.
— Хорошо, хорошо. А теперь исполните немедленно желание этого господина.
— Этот господин…
— Рыцарь Каспар фон Мённикхузен.
— Каспар фон Мённикхузен! — повторил Христоф с притворным удивлением. — Прошу прощения, что сразу вас не узнал. А чего желает прославленный рыцарь?
— Отдайте мне мою дочь! — гневно воскликнул Мённикхузен.
— Вашу дочь? Мой брат недавно спас из рук русских молодую женщину. Она была тяжело ранена и около недели находилась между жизнью и смертью. Только несколько дней назад, благодаря заботливому уходу, она стала поправляться, но все еще не совсем здорова. Мы боимся, что болезнь помутила ее рассудок. Она все время кричит: «Отец, отец!» — и порывается бежать. А так как в подобном состоянии необходим покой, то Иво, уезжая в город, велел никого чужого к шатру не допускать. Мы — воины и должны исполнять приказы начальника. Если вы хотите видеть больную, то прошу подождать, пока Иво не вернется из города.
— Очень странно, что запрет Иво сильнее нашего приказания, — сказал едко Зандштеде. — Но пусть будет по-вашему, мы не хотим ссоры. Иво сам ответит нам за это. Но до вечера мы тут ждать не можем. Если нельзя войти в шатер, пусть барышня выйдет сама; она ведь может уже стоять на ногах?
— К сожалению, и это запрещено, — ответил Христоф, вежливо кланяясь.
— Агнес! — громко позвал Мённикхузен. Из шатра ему ответил звонкий крик и вслед за ним послышался как бы шум борьбы. Кровь застыла в жилах Мённикхузена. Но прежде чем он, охваченный новым порывом гнева, успел поднять руку, занавес шатра отлетел в сторону и Агнес, в разорванном платье, пробежав мимо Христофа, с радостным криком упала на грудь отца.
Старый рыцарь был растроган до глубины души. Он долго не находил слов, только бормотал: «Дорогое дитя, дорогое дитя!» — и, схватив обеими руками голову дочери, то целовал ей лицо и волосы, то немного отстранял ее от себя, смотрел на нее и опять целовал. Когда он несколько успокоился, юнкер Ханс решил, что настал его черед.
— Я все время говорил, что вырву тебя из пасти льва! — воскликнул он с воодушевлением и протянул руки, ожидая, что вновь обретенная невеста бросится в его объятия. Но Агнес отшатнулась от него и сказала с невыразимым презрением:
— Вы?
— Да, я, — подтвердил Рисбитер. — Ведь это мне захотелось поближе осмотреть шатер, и я сразу же обрушился на стражу. Удивительное чутье или, вернее, голос сердца подсказали мне эту счастливую мысль.
Агнес резко повернулась спиной к счастливцу, обладавшему столь удивительным чутьем, и сказала отцу:
— Уйдем отсюда, мне страшно оставаться здесь.
— Страшно, если я тут? — гордо ответил Мённикхузен. — Не бойся ничего, рыцарь Мённикхузен сумеет защитить свою дочь. Но почему у тебя рука на перевязи? Ты действительно была ранена, бедное дитя?