Мститель(сб.)

Борнхёэ Эдуард

Агнес и минуты не медлила с ответом.

— С тобой я пойду куда угодно, хоть на край света. И если ты наполовину русский, то русские не могут быть такими злыми, как о них говорят. Я постараюсь стать достойной княгиней.

— Ты должна стать княгиней. Царь сдержит свое слово. Но пока — надо терпеть и молчать.

— Я буду терпеть и молчать. А сейчас я должна вернуться в дом — я ведь больна, тяжело больна.

— Ты… больна?

— Я должна быть больной, не то меня тотчас же опять поведут венчаться с Рисбитером.

— Ну, тогда будь больна так сильно, как только сможешь, но смотри не умирай!

— Нет, теперь мне снова хочется жить!

Голоса их замерли в долгом поцелуе. Наконец Агнес решительно освободилась из объятий Гавриила и твердым шагом направилась к

садовой калитке. Она не хотела напрасно увеличивать тяжесть разлуки.

Но на другое утро Агнес не встала с постели. Она действительно заболела.

13. В монастыре Бригитты

Свадьба расстроилась, и недовольные гости принуждены были разъехаться по домам.

Хотя рыцарь Мённикхузен и вправе был жаловаться на упрямство дочери, но это свойство характера она унаследовала от него же самого. Старик Мённикхузен был еще упрямее. Он принадлежал к числу людей, которые никогда не отступают от принятого решения. Если намерения у них благие, то такие люди могут принести миру большую пользу; в противном же случае они часто навлекают несчастье и на себя, и на других. Мённикхузен восторгался человеком, которого избрал себе в зятья, уже далеко не так, как в те дни, когда Рисбитер привез из Пыльтсамаа в Куйметса его заклятого врага Фаренсбаха. Через некоторое время русские опять освободили Фаренсбаха из плена, и у Мённикхузена как бы спала с глаз пелена — он увидел все недостатки юнкера Ханса. Но он дал юнкеру слово и должен был его сдержать, если только Рисбитер сам не откажется. Рисбитер же и не думал отказываться. Он тщательно оценил все свои физические и духовные качества и пришел к выводу, что у Агнес нет ни малейшего основания презирать его. Ханс фон Рисбитер был твердо уверен, что другого подобного ему человека на свете не существует. Раз уж он удостоил какую-либо девушку сватовством, то она должна была, как спелый плод, упасть в его объятия, иначе мир перевернулся бы. Он, Ханс фон Рисбитер, — отвергнутый жених, мишень для насмешек товарищей! Да разве это вообще возможно? О чем она думала, эта Агнес, когда осмелилась по отношению к нему, Хансу фон Рисбитеру, так по-детски озорничать? Ведь эти выходки нельзя было объяснить ничем другим, как только озорством девушки. Ни разу юнкеру Хансу не пришла в голову мысль, что другой мужчина может затмить его в глазах какой бы то ни было девушки, тем более в глазах гордой Агнес.

У старика Мённикхузена такая мысль, правда, возникла, но он отгонял ее от себя. Среди знакомых юнкеров он не находил ни единого человека, на которого могло бы пасть подозрение. Агнес ко всем относилась одинаково. Или она настолько сбилась с пути, что какой-нибудь мужчина из низшего сословия… но нет, эту ужасную мысль старый рыцарь никак не мог решиться додумать до конца. Хотя Мённикхузен и считал себя человеком справедливым, он все же ненавидел свою бедную сестру, двенадцать лет тому назад «попавшую в сети подлого человека», и находил, что она опозорила свой род; он никогда не произносил ее имени и скрежетал зубами, когда нечаянно вспоминал об этом «ужасном событии». Нет, Агнес слишком горда, слишком дорожит своей честью, она не может пасть так низко. Но какой же злой дух вселился в это доселе кроткое дитя? Откуда у нее такие странные настроения, такое непреодолимое упрямство? Это было совершенно непонятно.

Мённикхузен понимал только, что суровость и насилие тут бесполезны, одно лишь время могло исправить дело. Мённикхузен твердо на это надеялся.

Агнес с неделю пролежала в постели, причем ни один врач не мог определить, чем она больна. Когда она встала после болезни, все заметили, что в ней произошла глубокая перемена. Агнес не была уже ни такой живой и шаловливой, как в Куйметса, ни такой безжизненной и вялой, как в последнее время в Таллине; она была спокойна, серьезна и часто впадала в задумчивость. Домашним хозяйством она занималась с еще большим усердием, с гостями была приветлива и предупредительна, но сама не любила ходить в гости. После выздоровления она расцвела полной, зрелой девичьей красотой. Рисбитер навещал ее ежедневно, так как, по его мнению, он был и остался женихом Агнес,

хотя капризы девушки его на некоторое время отстранили. С тех пор как отец перестал принуждать Агнес к замужеству, она обходилась с Рисбитером точно так же, как и с другими гостями, с той же приветливостью, позволяла говорить себе «ты», хотя сама неизменно обращалась к юнкеру на «вы».

Однажды Рисбитер сказал шутя:

— Поверишь ли, Агнес, ты уже давно была бы моей счастливой супругой, если бы я захотел быть немного похитрее.

— Я думаю, вы и так достаточно хитры, — спокойно ответила Агнес.

— Да, это так, но я не хотел против тебя действовать хитростью. А сейчас я, к сожалению, по твоему поведению вижу, что в любовных делах без хитрости не обойтись.

— Это вы видите по моему поведению?

— Да, конечно. Ведь ты играешь со мной, как кошка с мышью, зная, что эта игра, точно кузнечный мех, раздувает пламя моей любви. Если бы я в свое время поступал так же, то дело, пожалуй, сейчас обстояло бы как раз наоборот.

— Может быть.

— Ну вот видишь! Когда я думаю о твоих капризах, у меня иногда возникает желание и сейчас еще поиграть с тобой, как кошка с мышью.

— Что ж, попытайте счастья!

— Хорошо! Но не слишком ли это будет больно твоему маленькому сердечку?

— Посмотрим!

— Например, если бы я стал к тебе немного холоднее или даже некоторое время избегал бы тебя, а?

— Это было бы для меня заслуженным наказанием.

— Ну, так выбирай теперь сама: наказание… или свадьба?

— Думаю, что я больше заслуживаю наказания.

— Ты действительно заслуживаешь наказания за свои капризы, — сказал Рисбитер более резко, — но я, при своем великом терпении, все же предпочел бы свадьбу. Скажи наконец, Агнес, почему ты позволяешь себе такие выходки и заставляешь меня напрасно ждать?

— Я совсем не заставляю вас ждать. Устраивайте свадьбу, когда хотите, только не со мной.

— Пустое упрямство, пустое упрямство! — проворчал Рисбитер. — Ты хорошо знаешь, что мне нетрудно было бы найти другую невесту, но это ничего не значит. Я хочу жениться на тебе, и ты хочешь выйти замуж; за меня, так как лучшего мужа нигде не найдешь; но ты издеваешься надо мной и медлишь, ты не веришь, что я тебя люблю, и играешь со мной, как кошка с мышью. Но ведь я доказал своими славными подвигами, насколько горячо я люблю тебя. Ради тебя я почти один ворвался в Пыльтсамааский замок и захватил в плен смертельного врага твоего отца, а в Куйметса я наверняка спас бы твою жизнь, если бы ты подождала немного. Ты улыбаешься, но что правда — то правда. Ради тебя я перебил две дюжины русских, и с твоей стороны было ошибкой, что ты позволила себя спасти презренному человеку.

— Прошу прощения…

Следствием этого разговора было то, что на следующий день Рисбитер уехал в Курляндию, в свое поместье. Прощаясь с Агнес, он придал своему лицу хитрое, многозначительное выражение, как будто хотел сказать: «Не моя вина, если я терзаю твое сердце! Ты меня достаточно подразнила, теперь кайся! Теперь я — кошка, ты — мышка!».

По странному стечению обстоятельств, отъезд Рисбитера совпал как раз с тем временем, когда рыцарь Мённикхузен готовил со своим отрядом новый поход против русских; можно было подумать, что у юнкера Ханса нет большой охоты выступать против русских, будто ему наскучило совершать геройские подвиги; так, по крайней мере, говорили его враги, а среди мызных людей врагов у него было более чем достаточно. Мённикхузен отпустил его без сожаления: он был доволен, что хоть на время избавился от этого человека, присутствие которого постоянно напоминало рыцарю о его нарушенном обещании.

Когда Рисбитер со своим обозом удалился, Мённикхузен грустно сказал дочери:

— Как было бы хорошо, если бы вы вместе уехали отсюда, сопровождаемые моим благословением!

— Неужели тебе так хочется от меня избавиться? — печально спросила Агнес.

— Я хочу прежде всего, чтобы ты была счастлива.

— Я ведь счастлива. Мое счастье — это быть с тобой, любить тебя, заботиться о твоем доме.

Мённикхузен покачал головой.

— Со мной ты сейчас все равно не можешь остаться… Я иду на войну, а там не место девушке.