Мститель
Шрифт:
Это при том, что Лёха сидел в аккурат напротив него, и теперь с ещё более недовольно физиономией оттирался от мелких брызг, достигших его лица, толстовки и джинсов
Даже то, что я почти до крови закусил губы, не помогло сдержать истерический ржачь от вида Шастинского, который с повышенным рвением вытирал своё лицо. А ещё через пару минут он с раскрасневшейся рожей и сам присоединился к этому дичайшему аккомпанементу нереальных звуков, которые вырывались из нас ежесекундно.
Нервное, наверно.
Как только первый залп затих, в мысли вновь вклинилось Олино лицо. Всё бы
Второй, но не менее важной была сама девушка, как ни странно, точнее, её внешность. Я солгу сам себе, если буду отрицать очевидный факт — она действительно красива; и это не та холодная красота, которую подсовывают нам СМИ. Не знаю, как это объяснить, но её красота была какой-то… живой, что ли. Настоящей. Естественной. Мягкой. Ей не нужна была косметика, чтобы выглядеть лучше, чем она есть, потому что лучше уже просто нереально. И если тягу в физическом плане ещё можно было спихнуть на уровень тестостеронов — я ведь здоровый парень, в конце концов — то вторую причину так просто со счетов не списать.
В общем, если бы я не знал, что Оля на самом деле собой представляет, я бы поклялся, что она — та самая.
— Может свалим уже отсюда к едрени-фени? — подал недовольный голос Кир. — Посидим у меня?
К Романову тут же метнулось четыре пары подозрительно прищурившихся глаз.
— Чтоб ты поближе к своей ненаглядной был? — делает очевидное предположение Лёха. — Ну уж нет, давайте лучше ко мне.
Костян качает головой.
— Я ещё не забыл, как ты зажал мне бутылку коньяка.
— Это была коллекционная бутылка отца! — яростно возражает Шастинский. — Он бы потом всю нашу братию в щепки разнёс, так что благодари меня за то, что спас твою шкуру от гильотины.
Мы с Костяном не сговариваясь закатываем глаза.
Вырастет когда-нибудь этот великовозрастный ребёнок?
Мы ещё пару минут спорили, к кому поехать, и в итоге всё равно поехали к Романову — там нам собираться было как-то привычнее. Парни веселились от души — впервые за долгое время — а у меня расслабиться не получалось, потому что внутри была такая горечь, что в пору на стену лезть. Парни как будто чувствовали моё состояние и даже в разговорах участвовать не заставляли — делали вид, что так всё и должно быть.
И Костян был прав — надо быстрее разбираться с этой местью и двигаться дальше.
Спать расходимся примерно после полуночи; Костян, как выпивший больше всех, остаётся ночевать здесь же, в бильярдной, потому что шевелиться и переходить в комнату наотрез оказался. Кир ушёл к себе, а Макс облюбовал диванчик прямо в коридоре — писал на ходу сообщение Нине и просто не дошёл дальше — ходить и думать одновременно ему абсолютно противопоказано. В общем, мы так и оставили его там; я и Лёха брезгливо поморщились, проходя мимо комнаты Никиты, и поднялись на второй этаж. Двери двух гостевых спален, которые временно станут нашими, расположились рядом друг с другом; послав мне
Вот же пьяная морда.
Я, прежде чем завалиться на кровать, откопал в себе силы принять душ и вырубился без задних ног, даже не коснувшись головой подушки.
Алкогольным похмельем я, к счастью, не страдал, но это не значит, что в каждое такое пробуждение я слышу песни соловья и встаю с радужным настроением. В голове было совершенно пусто и легко, как будто вместе с мыслями откачали ещё и мозги, а во рту… Скажем так, пустыня Сахара скукожилась бы от зависти.
Собираюсь перевернуться на бок, когда чувствую на своей пояснице чью-то руку. В голове моментально взрывается рой воспоминаний, в которых я интенсивно копаюсь и пытаюсь вспомнить, где мог успеть подцепить девчонку, но ничего такого на ум не приходит.
Впрочем, когда «девчонка» что-то сонно бубнит себе под нос Лёхиным голосом, я просто зверею.
— Шастинский, твою мать! — ору я, одновременно поворачивая голову в его сторону.
Лёха резко распахивает глаза; его непонимающий взгляд сначала устремляется на меня, потом — на его руку, которая всё ещё лежала в опасной близости от моей филейной части. Лёха издаёт истошный вопль — кажется, даже крестится — и пятится от меня до тех пор, пока кровать не кончается, и этот гений не шмякается задницей на паркетный пол. Уже оттуда слышу его ругательства и недовольное шипение, а сам не могу сдержать ржача, хотя в первую очередь стоит разворотить физиономию друга.
— Ты какого хрена делал в моей постели? — Ржачь по-прежнему меня душит, так что задать вопрос серьёзным и грозным тоном не получается. — На мальчиков потянуло?
Шастинский смотрит на меня как на НЛО и, кажется, сам не вдупляет, как очутился не в своей комнате, и всё так же не может вспомнить, как включается язык.
— Чёрт, а ведь ты мне вчера перед сном воздушный поцелуй отправил… — издеваюсь над ним. — Нет, я конечно секси, но братан, давай проясним сразу: мы с тобой не будем вместе. Надо было двери на ночь закрыть.
Лёху, кажись, отпускает, потому что по комнате проносится его дикий хохот — аж тройной стеклопакет ходуном ходит.
— Кажется, я спускался ночью за минералкой — наверно, дверь перепутал, — выдыхает он, когда вновь может говорить. — А ты не мог мне дать от ворот поворот ночью, когда я только к тебе притащился, что ли?! Теперь я чувствую себя педиком!
И Лёха снова смеётся.
— Ты свалил бы отсюда по добру, по здорову, пока кто-нибудь не застукал нас тут, — фыркаю в ответ. — А то потом докажи, что ты не верблюд.
Друг поднимается на ноги.
— Зато теперь я точно знаю, что я натурал, — ухмыляется он. — Не то что бы я собирался это проверять…
— О, ради святых моих глаз, просто проваливай уже!
Швыряю в него подушкой, от которой этот придурок уворачивается; плавной походкой от бедра — на всякий случай мозг отмечает, что на друге надеты спортивные штаны — Лёха дефилирует к двери, и я закатываю глаза.
— Поди прочь, ошибка системы, — ворчу ему в спину.
Шастинский фыркает и наконец-то оставляет меня в одиночестве.